Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности

Темперамент и социальные качества двух финских народов связывались между собой: «В то время как таваст… по природе угрюм и мрачен, как и нагорные леса его родины, карел – его родной брат – жив и подвижен как светлые воды, обильные в его родине, при этом они различаются между собой не столько по типу, сколько по строю характера… (Карел. – М.А.) легко сходится, приятен в дружбе, не зол и не верует в роковую судьбу как его сосед-таваст. При живости характера карел сообразителен, быстро принимается за всякое дело, но зато скоро теряет и терпение»[1092]. Аналогичное сравнение карел и финнов-тавастов приведено в очерке Е. Водовозовой, которая выделяла отсутствие у финнов «карельских черт», а не наоборот: им не свойственны ни живость манер и жестикуляции, ни энтузиазм, ни быстрота ума и сообразительность, ни ловкость и легкость движений[1093]. Карелам, в свою очередь, «недостает последовательности и настойчивости» финнов[1094], они предприимчивы, но обладают меньшим упрямством и трудолюбием[1095].

З. Топелиус, как и некоторые его предшественники (в науке и в литературе), отдавал эмоциональное предпочтение все же тавастам, отмечая взаимосвязь «тяжелого» нрава (темперамента в первую очередь) с нравственными добродетелями: щедростью, честностью, обязательностью и добросовестностью[1096], которые обладали для него большей значимостью. Веселый нрав, подвижность, открытость, впечатлительность и любовь к песням карел свидетельствовали, как ему казалось, о склонности к контактам с иной культурой и о «неустойчивости» народа к чуждому влиянию, что, в свою очередь, создает предпосылки для ассимиляции[1097]. Однако финляндский историк признавал за карелами больший культурный потенциал: карелы – «собственно культурный народа Финляндии»[1098], воплощающий душевные качества финского этноса, отразившиеся в песнях калевальского эпоса. Тавасты являлись для него символом финской воли, духа и физического склада.

Используя заимствованное противопоставление, российские авторы этнографических описаний, однако, иначе расставляли акценты. Многие из них не делали различий между карелами Финляндии и так наз. русскими карелами (российских губерний), и в таком контексте их симпатии явно были на стороне «своих» финнов. Описание карел изобиловало подобными признаниями: «В отношении к другим (карел. – М.Л.) чрезвычайно мягок, любезен и обходителен. Простота, доброта и благодушие… могут в сочетании дать симпатичное, милое лицо, гораздо чаще встречающееся меж карелами, чем между финнами Центральной и Западной Суоменмаа»[1099]. Внешний облик карела также порождал положительные эмоции: «У тавастов черты лица неправильны, некрасивы… среди карел есть истинные красавцы»[1100]. В сравнениях, как видим, карелам отдается предпочтение.

Любовь карел к пению и сказительству как проявление легкости и веселости нрава (аргументом стал факт, что собирание рун «Калевалы» осуществлялось Э. Лённротом именно в Карелии), отсутствующая у тавастов (таваст «не любит поэтического вымысла»[1101], «не поет вовсе»[1102]), приобретает в российских описаниях символическое значение, становится доказательством талантливости и силы этой финской «отрасли». То, что не тавасты, а именно карелы сохранили древний эпос и традиции рунопевчества, иногда подвергалось своеобразной интерпретации: «неподатливость и упорство», суровость нравов тавастов не способствовали сохранению «преданий и песен», но именно они обусловили консервацию чистого этнического типа; благодаря этим качествам им удалось не поддаться ассимиляционной политике завоевателей-шведов[1103]. Так авторы переосмысляли идею сохранения одной ветвью (Топелиус) души, которая воплощается в рунах и языке, другой – тела, т. е. этнического типа и самобытности характера.