Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности

До середины XIX в. источником информации, в том числе о национальном характере финнов, для русских были путевые дневники и впечатления русских путешественников, которые формировали многие устойчивые стереотипы финна в русской культуре[1270]. Однако до 1840-х гг. и в этих текстах честность (как верность финнов данному слову) только упоминалась, но не трактовалась как главное или особенно выраженное их качество[1271], хотя примеры «высокой нравственности» непременно включались для подтверждения привычного для эпохи понимания «патриархальности» «молодого» народа: «еду… к народам древним по Истории, юным в нравственном отношении», – писал перед поездкой в Финляндию и Швецию Ф. Булгарин[1272]. Первые упоминания о финской честности с доказательствами отсутствия среди них воровства («воры (у них. – М.Л.) совершенная редкость») появляются в путевых заметках в середине 1840-х гг. – в частности, у А. Албенского[1273].

Развернутое описание с примерами и объяснениями содержится в путевых записках Я.К. Грота о Финляндии в 1847 г., в которых он много внимания уделил рассуждениям об отсутствии воровства и бережном отношении финнов к чужой собственности как этнокультурном феномене, определив честность уже как «известную» финскую черту: «Честность финнов известна. Не только в деревнях и на большой дороге можно быть совершенно спокойным насчет своей собственности; но и в городах менее значительных воровство так необыкновенно, что жители по большей части не замыкают дверей своих на ночь»[1274]. Именно гротовские примеры финской честности в клишированном виде воспроизводились в этнографических очерках вплоть до конца столетия. И в других своих работах он неоднократно выделял «чистоту нравов» финнов, трактуя неукоснительное соблюдение ими известной христианской заповеди как следствие «неиспорченности».

По инициативе Я.К. Грота был переведен на русский язык очерк финляндского шведа И.Э. Эмана[1275], который писал: «Финны славятся своей честностью, и она действительно составляет резкую, основную черту в народном характере… Никто в глазах финнов так не презрителен как обманщик. С такой честностью и доверчивостью соединяется в них уважение к личности других…»[1276]. Как видим, Эман, выделяя честность, ставил ее в один ряд с доверчивостью, гостеприимством и простотой (типичными качествами «неиспорченного дикаря»). Однако тут же связывал ее с развитием индивидуальности, присущим этой стадии самосознания личности, т. е. интерпретировал честность как рациональное поведение, обусловленное этосом, – поэтому усматривал в ней такие приметы европейской «цивилизованности» как внутренняя потребность и чувство собственного достоинства. Значимо то, что и Я.К. Грот, и И.Э. Эман впервые выделили честность как одну из наиболее «замечательных» («резких», однако не главных!) финских добродетелей. Следует отметить, что при этом в двух наиболее основательных и авторитетных географо-статистических описаниях Финляндии 1840-50-х гг. – в тринадцатитомном энциклопедическом словаре (в статье «Финляндия»)[1277] и в Военно-статистическом обозрении Великого Княжества Финляндии (в специальном параграфе о финских нравах)[1278] – честность в перечне качеств финского характера не упомянута вовсе.