Поляна

- Чьи, чьи!.. Божьи, вот те и чьи!.. Подумаешь, важное дело какое: чьи?.. Отцом будут кликать, и ладно. Главное, что помощники... Я вот лет шесть, как сюда в Панино-то пришел... Приехал, скажем, назад с Кавказа, в Батуме служил, и схватил я, брат, там лихорадку... Трясла и трясла подлая; так с ней и приехал. Время летнее, все на поле, как есть некому за мной походить... Лежу на печке, - пить хочется смерть, а подать некому... Вижу, вот этот самый Санька по полу путешествует... Я к нему: "Санька, мол, дай воды, сделай милость!.." Шел ему тогда третий год, не говорил еще ни аза, так, мамакал... И что ж ты думаешь? Ведь понял! Гляжу, тащит кружку больше себя ростом, вон оно как!

Санька, услышав про этот основательно забытый им подвиг, просиял и сконфузился.

- Это ты верно, - согласился солдат, - это ты диствительно: помощники... Хозяйство у нас порядочное... Пахать выедут со времем... Это ты правильно... Только вот ребята смеются.

- А ты наплюй!.. Небось живо отлипнут.

- Это так... Если не злиться, - отлипнут... Ну, и в селе у нас тоже не помилуют, как приедешь: в отделку засмеют.

- За-сме-ют... А ты возьми да сам смейся.

- Как это - смейся?

- Так, очень просто: смейся да и все... Вот, мол, так жена у меня хват! Целых трех наследников мне приготовила... Главное, не злись, а смейся!

- И в сам деле правда.

- Жену поучи, потому что не по закону. Ну, тоже не очень учи: баба молодая, кругом народ, соблаз... А с мужиками смейся... Вот те и все.

- Мозговитый ты, дед, оказался, ей-богу мозговитый! - повеселел солдат. - Давай-ка мы с тобой водочки выпьем за хорошее знакомство. - Он достал из широкого кармана начатую бутылку.

- Значит, на солдат наплевать?

- Ну да, наплевать.

- А с мужиками смеяться?

- Конешно.

- А жену за хвост, - не балуйся?

- Само собою.

- Ладно... А закусить у тебя есть что?

- Найдем... Авось не паны, закусим.

Солдат улыбался весело и довольно, устанавливая на траве бутылку; дед выкатывал палкой из костра печеные картошки, сильно пахнущие дымом и с обгорелыми боками; Санька жадно смотрел на обоих.

Солнце лениво ползло по небу, чуть заметно опускаясь к горизонту.

Из легкого тумана выступил белый железнодорожный мост с открытой темной, глубокой пастью, мост далекий и оттого казавшийся призрачным. К нему приближался, свистя и дымя, длинный товарный поезд. В колыхавшейся внизу дымке ясно отражались его вагоны с бегущими колесами, и казалось, что идут два поезда - один вверху, другой внизу, а колеса у них общие.

Дед рассказывал солдату о Кавказе и Сибири, которую он прошел до Иркутска, и Саньке очень хотелось слушать, но помешали коровы. Ими густо расцветилась вся опушка, и от их движений дрожали кусты.

Когда Санька снова подошел к огоньку, бутылка была почти пуста. Глаза у солдата потускнели, и усы обвисли, а у деда отяжелели и опустились густые брови.

- Так-то оно так, - говорил солдат, - и баба молодая и я на службе, а все-таки это нехорошо она поступает, - грех!

- Вот грех! - ухмыльнулся дед. - Грех в орех, а зернышко в рот... Какой там грех!..

- Нет, это ты напрасно, - обиделся солдат, - попу на духу все ведь придется отвечать, не скроешься.

- Попу! Скажешь тоже! Сам-то он чем лучше?

- Что это ты, дед, все врешь? Право, ей-богу, тошно слушать! Старый ты человек, а все врешь!

На лице солдата выступили одновременно изумление, негодование и жалость.

- Нет, ты постой, ты не тоскуй, парень, - ухмыльнулся дед. - Ведь сказано в Писании, что человек от земли произошел?

- Ну?

- А душу-то ему бог от себя вдунул?

- Ну?

- Ну вот, ты и замечай, - заранее торжествуя, замигал бровями старик. Умер человек, я, примерно, - и ведь земля в землю, ведь это земля все? ковырнул он себя по груди коричневым пальцем.

- Ну? - согласился солдат.

- Ну и выходит, земля в землю, а душа предстанет перед судищем... душа-то, понимаешь? Душу, значит, и будут судить, а ведь она - божья? Разве я ее сам такую на базаре купил? Ее бог вдунул, - чего ж ее судить? А тело-то суди не суди, оно все - земля, землей и будет... Выходит, что и судить-то некого, понял? Так я говорю?..

- Врешь ты все! - мрачно процедил сквозь зубы солдат, и лицо его вдруг стало темным и злым.

- Чем же врешь-то? - серьезно спросил дед.

- Тем врешь!.. Молокан ты, должно? - исподлобья взглянул солдат.

- Молокан? Какой молокан? - засмеялся дед.

- Такой, какие бывают... У нас в Тамбовской губернии вас, таких-то, много, чертей... Молоко в пост лопают...

- Что ж ты ругаешься? - миролюбиво протянул дед.

- И про бабу тоже... То да се... лясы точишь... Знаем мы вас, чертей!.. Снохач!

Солдат поднялся с земли и стал перед дедом круглый и крепкий, с остеклелыми глазами.

- Глуп же ты, как я посмотрю, не приведи господи! - искренне удивился дед и поднял густые брови.

- Снохач и есть!.. Что прикидываешься дохлым бараном? Хочешь, по морде садану? - наступал солдат.

Красные руки его сжались в кулаки и остеклелые глаза тупо уперлись в деда.