Поляна, 2013 № 02 (4), май

Был город как город и вдруг его
Посетил великий колдун.
Как все колдуны, был нелюдим,
Высокомерен, угрюм.

Плащ следы заметал в пыли;

Нахохленный капюшон;
В глазницах ворочались угли глаз;
Брёл, будто приплясывал, он…

Народ таращился на него

С балконов, из подворотен;
Мамаши детей загоняли в дома,
Осенялись крестом Господним.

Он брёл, на шушукающую толпу

Не обращая вниманья;
Вдруг замер, как вкопанный, возле угла
Одноэтажного зданья.

Толпа подтянулась, вытянув шею —

Что он высмотрел там, под ногами?
В сточной канаве валялись две крысы
С разбухшими животами…

— Увы, вам, люди! — прошамкал колдун. —

Сквозь толщу каменных стен,
Сквозь ваше довольство, беспечность и смех
Я чую пепел и тлен!

Умолк, запахнулся и дальше побрёл.

Толпа расступилась, нема…
А в щель занавески ревнивым взором
Его провожала чума…

Галина Щапова

Невыдуманная история

От автора

С Антониной Павловной Кожемяко я встречалась в прошлом году в Яропольском краеведческом музее.

18 мая 2013 года ей исполняется 89 лет. Для нее это двойной праздник, так как 18 мая — еще и Международный день музеев.

Сельский библиотекарь, создатель и бессменный директор Яропольского краеведческого музея, заслуженный работник культуры РФ, она до сих пор является хранителем и гидом своих любимых детищ — музея и библиотеки.

Вот ее рассказ.

Шел 1941 год. Немцы приближались к Волоколамску.

До прихода фашистов в деревне Парфеньково колхозники успели засыпать семенной фонд для посева на будущий год, прирезать колхозных коров и раздать мясо по воинским частям, а колхозное имущество мой отец Павел Константинович, председатель колхоза, решил раздать колхозникам.

Мама с тремя младшими детьми эвакуировалась, мне, самой старшей, исполнилось семнадцать, и я осталась с отцом. Несколько лет тому назад ему оторвало кисть руки в льномялке, и я, как говорил отец, была его правой рукой.

30 октября 1941 года в деревню вошли немцы.

Нас с отцом выгнали из дома. Приютили соседи. Но тут же объявились предатели — братья Селиверстовы. По их наводке разыскали отца, привели в немецкий штаб и приказали отобрать у колхозников ранее розданное зерно. Папа отказался, тогда его посадили в холодный погреб.

Немцы спешили к Москве и через несколько часов выступили из деревни в сторону Клина, забыв про отца. Колхозники выпустили его из погреба.

Через три дня в деревне разместился новый немецкий отряд. Деревенские ребятишки пошли собирать в лесу трофеи и обнаружили тянущийся по земле кабель (как выяснилось позже, это была немецкая линия связи). Они вырезали около ста метров этого кабеля, и вырезка эта кончалась как раз у нашего дома, который стоял на краю деревни.

Хотя мы в доме и не жили, фашисты обвинили в диверсии отца. Немцы кричали, что здесь живет партизан, что он имеет связь с партизанами. Папе грозила виселица.

На казнь отца собрали всю деревню.

Тогда родственники ребят, вырезавших кабель, вывели детей из толпы, и те признались, что это сделали они.

Ребят немцы выпороли, а папу заставили раздеться по пояс на морозе. Немецкий офицер стал водить рукояткой пистолета по правому плечу отца и о чем-то спорить с другими немцами. Затем папу завели в дом, который стоял нетопленный несколько недель, затопили печь и, закрыв трубы, специально напустили дыма. У дверей поставили охрану.

Под вечер в доме собралось много немцев, они шумно ругались, а потом стали что-то сколачивать на улице у стены дома. Отец был еще жив и думал, что это делают виселицу для него и председателя сельсовета Никиты Сергеевича Алексеева. Он накануне отказался провести немцев через болото в обход на Теряево — Клин, откуда наши войска не давали фашистам покоя.

У папы была с собой опасная бритва, и он решил покончить с собой, чем терпеть новые издевательства немцев, но от угарного газа и нервного напряжения потерял сознание.