Поляна, 2013 № 02 (4), май

…Трещали чёрные динамики,
Как на жаровне барабулька.
Сосед мой, спец в гидродинамике,
В стаканы водку лил «по булькам».
Слепой, а получалось поровну,
И на закуску под тальянку
Затягивал негромко «Ворона»,
Да так, что душу наизнанку!

У Бога мамкою намоленный,

Он вырос не под образами…
Сквозь пелену от беломорины
Сверкал незрячими глазами
И горькие слова выкаркивал
Комками застарелой боли,
Как будто лёгкие выхаркивал,
Застуженные на Тоболе….

А брат его, картечью меченный,

На вид ещё казался прочен,
Хотя и стал после неметчины
На полторы ноги короче,
Но даже пил с какой-то грацией,
И ордена сияли лаком….
А я глядел на них в прострации,
И слушал «Ворона», и плакал.

Городской моллюск

Разве в раковине море шумит?
Там вчерашняя посуда горой.
Ну, а то, что душу с телом штормит —
Ты с моё попробуй выпить, герой!
И не хвастайся холёной Москвой,
Ты влюблён в неё, а сам-то любим?
Её губы горше пены морской,
Холоднее океанских глубин.
Близоруким небесам не молюсь —
Кто я есть на этом дне городском?
Безымянный брюхоногий моллюск,
Но с жемчужиною под языком.

Олег Солдатов

Кавказский орнамент

Не того взяли

В начале 1990-х все трещало по швам: одряхленная власть теряла последние нити управления, от бескрайней некогда страны отрывались один за другим яркие разноцветные лоскуты, да и внутри державы все оказалось шито не такими уж крепкими нитками. Жизнь рушилась. А отделы по борьбе с организованной преступностью только начинали свою работу…

В квартиру на пятом этаже «сталинской» высотки по Котельнической набережной ворвались, приставив пистолет к виску домработницы… Обошлось без визга и сопротивления — домработница, изобразив обморок, тихо обмякла в решительных объятиях майора Казакова. В прихожей на вешалке на истертых бурых ремнях висели два музейных ППШ с выщербленными деревянными прикладами; возле зеркала на банкетке лежал вороненый наган.

Оперативники бесшумно рассыпались по комнатам.

В гостиной среди рубиновых ковров обнаружился встревоженный небритый субъект в атласном халате. Подле него, на антикварном столике, высилась початая бутылка коньяка, икра в хрустальной вазочке, на фарфоровом блюде таяли осетрина, стерлядь и какие-то грибочки, тонкие дольки лимона располагались на тарелочке, небольшая серебряная вазочка на коротких изогнутых ножках ломилась от соли.

— Гражданин Щукин! — входя в гостиную, прогремел Казаков. — Незаконное хранение оружия у тебя уже есть!.. Чем еще порадуешь? Будем дальше искать или сам покажешь?

— Здорово, ребята, — растерянно пробормотал Щукин, порываясь подняться. — Вы что ж, новые, что ли? Я вас не знаю… Вы кто?

— Отдел по борьбе с оргпреступностью. Вот ордер на обыск… — Казаков взмахнул сложенным вчетверо листком бумаги и спрятал его во внутренний карман. — Еще оружие в доме есть?

— Оружие?.. — Щукин хмуро поскреб щеку исколотой пятерней, дернул плечом, так что хрустнуло где-то внутри его жилистой шеи. — Вот что, ребята: вас сколько? Шестеро? Дайте полчаса и один звонок — каждому по десять тысяч баксов, и вы сюда не входили…

— Дешево покупаешь, Щукин, — ответил Казаков, оглядывая бандита.

— Сколько ж ты хочешь? — подчеркивая «ты», спросил Щукин.

— Честь офицера оцениваешь? — усмехнулся Казаков. — Не продается…

— Понял… уважаю, — Щукин пожал плечами. — Могу ли я, в таком случае, закончить трапезу? Ведь я у себя дома, бежать не собираюсь…

Казаков кивнул, опустился в широкое мягкое кресло, расстегнул пиджак. «Неужели проверка? Отдел создали, чтобы хоть кого-то из тех, кому давно пора на нары, до суда довести, а тут: по десять тысяч на брата! — это два года честной службы… Десять тысяч без всякого риска!.. А раньше вывели бы эту мразь во двор, да шлепнули бы к такой-то матери…»

Тем временем Щукин налил коньяку, выпил, гуляя острым кадыком, щедро сыпанул соли из вазочки на ломтик лимона.

— Может, и вы присоединитесь? — предложил он, поддевая вилкой кусок осетрины. Казаков усмехнулся.

— В другой раз, непременно…