Поляна, 2013 № 04 (6), ноябрь

— Собаку прислать — твоя идея?

— Моя.

— А че ж сам не пришел?

— Нельзя нам в места нечистые, разве жизни и смерти коснется. А до этого не дошло. Но могло. Один из тех, «угловых», все нож в кармане щупал.

— Хм-м… А знаешь, как я тебя вычислил?

— Ну-ка, ну-ка.

— Таймыр меня за рукав потянул. Никогда так не делал. Не ученый этому. Ну и понял я, включился.

— Понял ли? И когда ж ты поумнеешь, дорогой мой человек?

— Да ладно… Считай, уже. Спасибо тебе, Александрос!

— Не за что. Ешьте на здоровье с булочкой!

— И вам тако же, дорогой!

Утром Гарт проснулся от стука в дверь. Баба Дуся положила на тумбочку выстиранное и выглаженное белье.

— Бывай, паря, у мине пересменка щас!

— Погодите, теть Дусь, я махом!

Гарт оделся и выскочил в коридор. Таймыр, ночевавший на коврике у порога, встал, потянулся и глянул на дверь.

— Теть Дусь! Возьмите немножко денег. И спасибо великое!

— Ак че, сынок, и возьму, и возьму, всежки работала жеж!

Сашка протянул вахтерше бумажку в пятьдесят рублей, но старушка сделал большие глаза:

— Ты че, ты че! Дурной што ле? Мине вот таку давай. Вот таку в самый раз.

И баба Дуся вытянула из денежной пачки одну синюю пятирублевку.

— От на канфеты внучку, спасибо тибе, мил-человек!

— И что бы я без вас делал, теть Дусь? Спасибо, теть Дусь!

— И ниче, и ниче! А пес кормленной твой, не траться ему. Я в послезавтре обратно дежурю. Если в че зашить-заштопать, дак неси ишше!

— Гулять, Таймыр!

Пес радостно заскулил и с силой толкнул лапами дверь. Пружины заскрипели, Гарт чуть помог собаке и они вывалились на улицу.

Восемь утра. Впрочем, что такое «восемь утра» в полярную ночь? Ночь и есть. По сугробам — желтый свет окон, в небе — луна желтым оком, на скале — маяк высоко.

— А пойдем, Таймыр, гулять, свежей травки пощипать. Пусть ветер вчерашние запахи из шубы выбьет, а мы чистым холодом подышим, головы проветрим.

— Гав!

— На самый Новый год метель-пургу обещали. И пусть. Нам никуда не надо. Хожено-перехожено, стужено-перестужено. Дома посидим, в окошко поглядим, письма сочиним.

— И я того же мнения! — заявил Таймыр.

— Гав! — ответил Гарт.

И пошли они лунной дорожкой по застывшему морю.

Кто пришел на Землю жить, должен по Морю ходить. Торосы — суть замерзший прибой. Но придет его время, он опять ринется на скалы и, разбитый вдребезги, начнет сначала.

Если идти лунной дорожкой на север, на север, если двести километров — все на север, на север, то попадешь на клочок земли, обозначенный на карте как остров Ботфорт.

Там лежит на камнях зверобойная шхуна, в ее разбитой рубке — гнездо трясогузки, под килем судна — ржавая мина.

Там мечется под ветром пламя костра.

Там босиком на снегу — рослый мужчина.

Он греет обломок доски и становится на горячее.

Рядом с ним — сгусток черного тумана: старуха с косой.

Она появилась на берегу, когда прибой понес человека на скалы.

В круговерти дождя и снега огонь угасает.

Вот призрачная фигура слушает сердце парня.

Вот она выпивает из его дыхания минуты жизни.

Вот она снимает с угловатого плеча острую косу.

Но человек слышит настойчивый голос в сознании своем. Осматривается и видит в прибойной полосе бачок с бензином.

И костер разгорается снова, и черный туман пропадает в метели.

На третий день парень засыпает. На четвереньках. Плечом — в камень. Просыпается и растирает суставы.

Гул прибоя превратился в мерный рокот, а на западе проклюнулась синева.

Радость какая!

Если бы желтое небо — циклон повернул на север и вскоре ударит в спину.

А синее небо — это циклон выдохся и стихает. Будем жить!

Будем жить, люди добрые, будем жи-и-и-и-и-ть!

Михаил Садовский

«Тут ветер листа не уронит…»

Тут ветер листа не уронит,
Не тронет шуршащую тишь,
Ты в этом краю посторонний
На вахте последней стоишь.

Бумаги исписанной пачку

Сложив на пустыне стола,
Уходишь туда наудачу,
Где судят земные дела

Под аркою звёздной попоны,

Где призрачен времени след,
И вечного права законы
Вершат на орбитах планет.

Вера Чайковская

Прибалтийские сны Повесть

Ларисе

Ольга выключила телевизор. И что происходит в мире? В какой точке пространства ни окажись — везде показывают одно и то же. Члены парламента, взрослые серьезные дяди, то белые, то черные, то серо-буро-малиновые, ожесточенно тузят друг друга.

Вот и на спокойном прибалтийском курорте экран показывает все те же сцены человеческого безумия, происходящие в этой стране. Не так-то она, видимо, спокойна, как кажется из курортного уголка.

Шарик накаляется, это точно. Ольга по себе чувствовала, что какие-то скрытые энергии начинают прорываться. Выплескиваются наружу. Последний ее живописный цикл…

Она и сама не понимала, как это на нее накатило. Писала залпом, без остановки, словно считывая какие-то давние смутные видения.