Поляна, 2014 № 02 (8), май

Я взяла «Преступление и наказание» с тумбочки.

— Здесь.

— Так. Сейчас по-нашему шесть вечера, значит по-вашему четыре. Ровно в шесть откроешь наугад и прочитаешь полстраницы. Ясно?

— А зачем?

— Я спрашиваю — ясно?

— Ну, ясно.

— Не «ну», а прочитаешь и пойдешь гулять.

— Опять ведьмовство?

— Опять. Делай, что тебе говорят. Ровно через два часа. Ни раньше — ни позже. Все, целую.

Я легла и долго лежала, не двигаясь. Потом задремала. В прозрачной полудреме я увидела, как иду по берегу моря. Впереди меня, шагах в десяти, идет Илона. Идет странно медленно, не оглядываясь, почему-то прихрамывая на левую ногу. Мне как-то не по себе. Зачем я иду за ней? Она в куртке с откинутым капюшоном. Мы идем очень долго, проходим мимо ржавого пирса. Усиливается ветер, он треплет илонины волосы. Она накидывает на голову капюшон. Илона по-прежнему не оглядывается. Мне становится страшно. Но я иду. Отчетливо шуршит галька, на ней как-то угрожающе-вопросительно шипит морская пена. Ногам холодно, кажется, они промокли. Я смотрю себе на ноги. Оказывается, я иду босиком. Странно. Может, я потеряла кроссовки? Ведь я точно помню, что пошла гулять в кроссовках. Я оглядываюсь назад и вздрагиваю. Сзади, метрах в десяти от меня стоит Анри. Он, улыбаясь, держит пистолет и целится себе в висок. Я пытаюсь крикнуть «Не надо!» — но не могу. Раздается щелчок, Анри говорит:

— Спасибо, Дуся.

Он садится на корточки, аккуратно кладет пистолет на гальку, достает платок и трет себе висок.

— А где же кровь? — с удивлением спрашивает Анри. Он поднимает глаза на меня, смотрит куда-то мне за спину. Глаза его наполняются ужасом:

— Вон кровь, — говорит он.

Я оглядываюсь и вижу спину Илоны. Она начинает медленно поворачиваться в мою сторону. Я не хочу, чтобы она повернулась. Там будет что-то нехорошее, что-то ужасное. Мне страшно, но интересно. Я сама шепчу себе: «О, как убийственно мы любим…». Откуда эта цитата? Господи, забыла. Я поворачиваюсь к Анри и спрашиваю:

— Анри, ты не помнишь, откуда эта цитата?

Но Анри там уже нет. Я поворачиваюсь обратно и вскрикиваю от ужаса: из капюшона, вместо Илоны, на меня смотрит Храп. Он криво улыбается и говорит:

— Из Тютчева. Уже шесть. Тебе пора.

Я проснулась. Вся в поту, ноги замерзли. Да что ж это такое?.. Посмотрела на часы: без трех минут шесть. Я быстро умылась. Ровно в шесть открыла Достоевского. Наугад, как велела Алла.

Это была сцена с раздавленным лошадьми Мармеладовым. Я прочитала:

«Посреди улицы стояла коляска, щегольская и барская, запряженная парой горячих серых лошадей; седоков не было, и сам кучер, слезши с козел, стоял подле; лошадей держали под уздцы. Кругом теснилось множество народу, впереди всех полицейские. У одного из них был в руках зажженный фонарик, которым он освещал что-то на мостовой, у самых колес. Все говорили, кричали, ахали; кучер казался в недоумении и изредка повторял:

— Экой грех! Господи, грех-то какой!»

Я спустилась вниз. Выпила двойное эспрессо. Вышла на улицу.

Было тепло, и начало темнеть. Я не чувствовала ничего, кроме внутренней пустоты. Казалось, она, эта пустота, тихо зудела, как подстанция. Я долго шла по набережной, потом завернула в городок и шла, уже не думая, куда иду.

Совсем стемнело. Я уже вышла из города и брела по извилистому серпантину, ведущему в гору. Пару раз я уже гуляла здесь.

Яичная луна то заныривала в зеленоватые облака, то выныривала из них, освещая аспидные каракули олив. Редкие фонари в тусклых нимбах напоминали гигантские мутирующие одуванчики.

Заморосил дождь. Пора идти назад. Дождь усилился, и все вокруг громко зашуршало. У очередного изгиба серпантина под фонарем я остановилась, развернулась и стала вглядываться в часы. Кажется, начало десятого. Слева я неожиданно услышала что-то вроде нарастающего сиплого шипения. Потом что-то хрипло взвизгнуло, и я почувствовала сильный удар в левый бок, в бедро. Бедро резко мотнулось вправо, а голова осталась на месте. Боль я почувствовала даже больше не в бедре, а в шее. Я успела увидеть, как облетает дождем фонарь-одуванчик и упала плечом на что-то гладкое, мокрое и теплое.

25. Бес кусает за мизинец

Через мгновение я пришла в себя.

Я полулежала боком на капоте. Надо мной стояли двое: он и она.

— Синьора! — крикнул он, освещая лицо фонариком.

— Это русская, — сказала она. — Я ее видела.

Это были Илона и Анри. Луна, ставшая белой и яркой, выплыла из-за тучи.

— О Господи, что же ты наделала! — сказал Анри. — Я же говорил тебе, не садись за руль. Почти целая бутылка…

— Что же делать?! — голос Илоны дрожал. От нее сильно пахло смесью духов и перегара.