Полярная мечта

Может быть, он и вспоминает Машу… но скорее всего только как помощницу. Ведь бывало, сколько раз бывало!.. Он подзовет ее рукой, что-то скажет, а в лицо даже не взглянет.

Двойственное и ложное положение, какое создалось в лаборатории, никак не вязалось со взглядами Маши, но она ничего не могла с собой поделать. Его не было — и она не находила себе места. Она тосковала. Ей страшно было признаться в этом. Не так воспитала ее мать, чтобы Маша могла мечтать о человеке женатом, много старше ее, начальнике по службе. Елизавета Ивановна была строга и рассудительна с учениками. Такой же она была и с дочерью. Она растила ее одна, муж погиб в войну.

И вот радиограмма пришла. Овесян требовал немедленного вылета Маши в район Голых скал, потом в Проливы. Маша сделала последнюю запись в дневнике наблюдений. Выключила ток в лаборатории: «До свидания! Быть может, надолго…» Позвонила маме в школу, заказала по телефону билет на самолет до Голых скал — он вылетал ранним утром, потом вспомнила, что надо позвонить дяде Мите.

Дядя Митя, старый профессор, близкий друг их семьи, знал Машу с пеленок. Человек сварливый, неуживчивый, он перессорился со всеми своими детьми и, быть может, поэтому к Машеньке привязался особенно. Он взял с Маши слово, что непременно сам отвезет ее на аэродром в своей машине. Маша знала, что забыть об этом — глубоко обидеть старика.

— Сочту за милость, душечка, — обрадовался старый профессор. — На рассвете подам свой драндулет, уж не обессудь, голубушка. Мы с ним одного возраста: при царе Горохе по случаю купил и не меняю из бережливости. Такие уж мы скряги, — подшучивал он над собой.

Маша посмеялась с дядей Митей. Она готова была развеселиться по любому поводу. Она даже пела, бесцельно расхаживая по лаборатории.

Мамы всегда все чувствуют. Машина мама ничего не говорила, но вечером долго смотрела на дочь печальными глазами. Рано уложила ее спать, чтобы Машенька выспалась. Сама она так и не ложилась всю ночь.

Дядя Митя явился рано утром.

— Путь-то какой — вздыхала Елизавета Ивановна, готовя завтрак. — И по воздуху…

Дядя Митя прихлебывал кофе из чашки, смешно оттопыривал нижнюю губу и, как заядлый автомобилист, ругал регулировщиков. Дядя Митя всегда кого-нибудь ругал.

— О ваших работах не спрашиваю, — говорил он. — Ваше дело такое, атомное… Но лучше б вам с академиком в лаборатории сидеть. А в Арктике что-то там строить не ваше дело. Пусть у всяких Ходовых да Карцевых об Арктике голова болит и у вашего покорного слуги также. У него всегда за всех голова болит… Однако пора! Посидим перед отъездом.

Елизавета Ивановна с балкона наблюдала, как дочь забралась в потрепанный автомобиль профессора Сметанкина. Машина сразу не завелась, и старик открывал капот, возился с мотором. Маша выглянула из дверцы, улыбнулась матери.

Наконец тронулись. На улицах еще горели фонари, но дворники уже счищали пневматическими лопатами выпавший за ночь снег. Автопогрузчики переправляли этот снег в грузовики.

Всю дорогу, пока не выехали на шоссе, дядя Митя брюзжал, жалуясь Маше, что его не слушают, рассказывал о своих тщетных протестах против бессмысленного строительства мола в Карском море, грозя, что море теперь совсем перестанет вскрываться ото льдов. Маша участливо слушала, кивала головой, соглашалась. Дядя Митя даже рассердился:

— Что ты не возражаешь? Попробуй поспорить!

— Я плохо разбираюсь в этих делах, — оправдывалась Маша.

Дорога на Внуковский аэродром то поднималась в гору, то спускалась. Экономя бензин, профессор Сметанкин на спусках выключал мотор. Машина с «наката» немного взбиралась на подъем, и только уже после этого бережливый водитель включал зажигание и «давал газ».

И случилось так, что мотор не завелся. Маша вышла на шоссе, беспокойно взглянула на часы и огляделась. Ни одной попутной машины!

Дядя Митя ворчал, брызгал слюной, но мотор капризничал. Прошло полчаса. Старик вконец измучился и смотрел на Машу злыми глазами, словно она была во всем виновата или в чем-то упрекала его. Положение становилось угрожающим. Маша нервно ходила по шоссе, боясь подойти к разгневанному дяде Мите.

На вершине холма, с которого спускалась лента шоссе, появился автобус. Он быстро приближался. У Маши было мучительное желание поднять руку. Автобус был служебный, из аэропорта. Ее могли бы подвезти. Но обидеть дядю Митю!..

Автобус остановился сам. Из него со смехом и криками выскочили три летчика. Один — низенький, проворный, другой тоже невысокий, но коренастый — походка с развальцей, третий — грузный, неторопливый.

— Что, папаша? Вынужденная посадка? — спросил первый летчик. — Кого везете?

— А вам какое дело? — огрызнулся профессор. — Дочь учительницы, — пробормотал он.

— Учить всегда полезно, — глубокомысленно заявил летчик, очевидно услышав лишь последнее слово.

— Уж не меня ли учить собираетесь? — взъелся Сметанкин.

— С этими «новейшими моделями» всегда так, — примирительно заметил коренастый, насмешливо щуря узкие глаза. — Зажигание, как в кремневых зажигалках. Разрешите помогу.