Полибий и его герои

— Ради богов, Сципион, не говори и не думай таких вещей! Я делаю это не потому, что осуждаю тебя или не обращаю на тебя внимания, совсем нет. Просто твой брат старше. Вот я и начинаю разговор с ним и в конце обращаюсь тоже к нему, и свои мысли и советы высказываю ему, уверенный, что и ты с ним согласишься. С восхищением услыхал я сейчас, как мучает тебя мысль, что у тебя не такой деятельный характер, какой должен иметь представитель твоего дома. Эти слова показывают высокий дух. Я бы с радостью сделал все, что в моих силах, чтобы помочь тебе говорить и действовать достойно своих предков. У вас — и у тебя, и у твоего брата — не будет недостатка в людях, готовых помочь в науках, которыми вы, как я вижу, сейчас с таким увлечением занимаетесь. Я вижу, толпы таких людей прибывают сюда сейчас из Эллады. Но в том деле, которое, как ты признался, тебя так мучает, я думаю, ты не мог бы найти более подходящего товарища и помощника, чем я.

Полибий еще не кончил, как Публий схватил обеими руками его руку и, с жаром сжимая ее, сказал:

— Если бы дожить мне до того дня, когда ты оставишь в стороне все прочие дела, посвятишь свои силы мне и станешь жить со мной вместе. Тогда, наверно, я сам скоро нашел бы себя достойным и нашего дома и наших предков».

Полибия, по его словам, охватили смешанные чувства. Его тронула горячая любовь мальчика, и он сам потянулся к нему всей душой. Но в то же время он был смущен, ибо понимал, какая бездна их разделяет. Он вновь вспомнил о «высоком положении дома Сципионов и о могуществе его представителей». Но Публий, казалось, меньше всего об этом думал.

Полибий еще не понимал тогда всего значения этого разговора. Конечно, он был сразу очарован и заинтересован своим юным другом. Но он и не подозревал, как сильно суждено ему было его полюбить. Уже вскоре они привязались друг к другу так, «словно между ними существовали отношения отца к сыну». Отныне этот мальчик, человек из чужого народа и чужого мира, стал ему дороже всего. Даже голос Полибия меняется, когда он говорит о своем воспитаннике. В нем звучит нежность, восхищение и гордость. Он без меры гордился каждым его успехом. Гордился и любовью Сципиона. «Дружеские отношения между Полибием и Сципионом сделались настолько близкими и прочными, что молва о них не только обошла Италию и Элладу, но об их взаимных чувствах и постоянстве дружбы знали и весьма отдаленные народы», — говорит он (XXXII, 9, 3–10; 11, 1).

Итак, Полибий переехал в дом Сципиона, где суждено было ему прожить много лет^{40}.

В доме римского патриция

Дом Сципиона, который неожиданно стал родным домом для Полибия, не поражал ни богатством, ни роскошью. Сын Эмилия Павла не любил роскоши. И богатства особого не было. «Для римлянина он был человек среднего состояния» (Polyb. XVIII, 35, 10). Да и не только для римлянина. Этолянин Александр имел состояние в 200 талантов, а Эмилий Павел — 60[33] (XXI, 26; XXXII, 14, 3). В ахейских домах Полибию, вероятно, случалось видеть и более дорогую посуду, и более роскошную мебель. Однако в простом платье и за простым столом Сципион казался ему еще более принцем крови, чем если бы был в золоте и жемчугах. Полибий знал, что Корнелия, младшая сестра его отца-усыновителя, обменивается подарками со всеми царями, а Назика, муж старшей сестры, со многими из них связан гостеприимством. Любой царь мира счел бы за честь принимать Сципиона. Клиентами Эмилия Павла были целые страны и народы, а у Сципиона в одном Риме их было столько, что он мог составить из них целый отряд (Арр. Iber. 84). Это был другой мир, не тот, к которому привык грек на родине.

Первое, что увидел Полибий, когда из вести?була, маленькой прихожей, вошел в просторный главный зал, атриум, — небольшой деревянный храмик. Стоял он на самом видном и почетном месте — сразу видно было, что это главная святыня и главная гордость дома. Полибий был слишком любопытен, чтобы пройти мимо. Он подошел, стал внимательно осматривать храмик и, разумеется, засыпал своего юного друга вопросами. Вместо статуй богов он увидал там восковые маски. Ему тут же объяснили, что это маски предков Сципиона[34]. Они точно воспроизводили не только черты лица, но даже цвет кожи. Такие храмики стояли, оказывается, в доме каждого знатного римлянина. Сами римляне говорили, что желают всегда иметь эти изображения перед глазами: в трудную минуту один взгляд на их великих предков поддерживает в них силу духа и мужество. «Изображения предков вместе с подписями к ним по обычаю помещались в передней части дома, чтобы потомки не только читали о их доблестях, но и подражали им» (Val. Max. V, 8, 3; ср.: Cic. Pro Mur. 66).