Полигон

Когда после работы мы вчетвером пришли к гаражу, нас уже ждали. Собралось человек тридцать или около того, причём некоторые успели позвонить домой и выяснить размеры родных, и стояли с бумажками и с авоськами наготове. Жэка прошёл к воротам (а ну, расступись, расступись!) и с самым торжественным видом распахнул их. Четыре пузатых мешка красовались на самом виду, перед машиной. Жэка высыпал их содержимое в одну большую кучу и с царственным жестом молвил:

– Выбирайте, хватит всем!

Народ не заставил себя долго ждать – мужики кинулись к куче и начали лихорадочно перебирать кроссовки по размеру. Ну и мы с Валеркой и с Агафонычем подключились, на общих основаниях.

– Смотри какие хорошие кроссовки! – услышал я чей-то голос, – Нигде не топорщится, ни тебе облоя, ни заусенцев, просторчено ровненько, ни одного изъяна! И почему их забраковали?

– И не говори, – вторил ему другой, – У тебя это какой размер?

– Сорок второй.

– Ты смотри, самые ходовые размеры есть…

Довольно быстро половина нужного количества обуви была набрана. Почему половина? Потому что правых кроссовок не хватало. Причём сильно не хватало. Подобрав левых, мужики лихорадочно копошились в куче, выискивая пару. И очень скоро выяснилось, что всё до одной кроссовки…на левую ногу!

Тут, конечно, наш триумф обернулся сами знаете чем. И мне опять захотелось съездить Жэке по физиономии. Я и опять не сделал этого, потому что… Потому что все стали хохотать. И я – тоже. А хохотали над Семёнычем, который напялил на правую ногу левый кроссовок на три размера больше и пытался так ходить.

А едва дружный смех стих, кто-то, кажется Серёжка из восемнадцатого отдела, спросил:

– Может, у кого есть одноногий родственник? ему отдать…

* * *

С того дета Жэка стал ещё известнее. Вовсе не из-за того, что делал портреты Ленина из шпона разных пород дерева, и не из-за того, что который год выпиливал бумеранг из куска рельса. И даже не из-за истории с кроссовками. А из-за тормозов. Но о тормозах в другой раз.

Червонец

В июльской полуденной степи на Ахтубе знойно и душно, пыльный неподвижный воздух дрожит над серой сухой травой. Палыч с Юриком спрятались от солнца под брезентовый, выцветший до белизны, навес и тихо скучают. Торчали на Полигоне они без дела уже недели две. Прихваченная с собой контрабандой выпивка давно закончилась, в карты играть надоело, анекдоты все друг другу они уже рассказали. Скучно. Ах, как скучно, хоть вой. Да и завоешь – не услышит никто, тут на сотни вёрст сплошная степь, жильём и не пахнет. Разве что волки вой подхватят…

Палыч сидел по-турецки, на рогожке, курил и с тоской слушал, как Юра нудным голосом рассказывает анекдот. Анекдот был старый и не смешной. Палыч, изучив в который раз горизонт (ничего не изменилось, как он и полагал), занялся бочкой, на которой устроился Юрик. Бочка была старой, металлической, оцинкованной, литров этак на пятьдесят. Когда-то она была жёлтой, но краска давно облезла, остались только островки лимонного цвета. На одном из них чёрной краской были выведены две буквы – «О» и «Н». Спирт, что ли в ней держали?

Палыч попробовал пальцем пробку, взялся покрепче, попробовал стронуть. Пробка с противным ржавым скрипом подалась. Юрик оборвал анекдот на полуслове и с интересом стал наблюдать за Палычем. Потом перекинул через бочку ногу, усевшись на неё верхом, и принялся помогать, крепко зажав бочку ногами. Через минуту пробка покоилась в крепкой руке Палыча, а сам он, припав носом к отверстию, осторожно нюхал. Из бочки ничем не пахло. Совсем. Тогда Палыч прижался к отверстию глазом. Темно. Крикнул в чёрную дыру: «У!». Гулко отдалось короткое эхо. Разочаровавшись, он уселся на свою рогожку, достал пачку «БАМа» и чиркнул спичкой. Бочкой сразу занялся Юрик – нюхал её, заглядывал, кидал внутрь зажжённые спички, силясь увидеть что-нибудь внутри, переворачивал, тряс её, даже пинал. Минут через десять активных действий он устал и потерял интерес к бочке. И тут Палыч, задумчиво глядя на горизонт, вдруг сказал:

– А спорим на червонец, ты свои причиндалы в это отверстие не пропихнёшь?

Юрик оценивающе посмотрел на горловину, провёл по резьбе пальцем и ответил:

– А спорим!

Отчего он загорелся – непонятно, деньги ему были не нужны – тут кормят за казённый счёт, за ночлег платить не надо, а купить – нечего, магазинов нет. Но вот задело его за живое, проснулся азарт. Словом, ударили мужики по рукам.