Полигон

В 10:36 Ту-154 совершил посадку на роскошной взлётно-посадочной полосе. Александр Петрович по характерным очертаниям вышку КДП и сообразил, что он оказался на Полигоне. Теперь по крайней мере ясно, куда его везли. Осталось узнать – зачем.

В 10:44 Александр Петрович, велев командиру экипажа «обождать», покинул борт. Внизу, у трапа, его уже ждал УАЗик. Охраны в машине не было. Водитель круто развернул машину и поехал в сторону опытных корпусов.

10:59. Александр Петрович в сопровождении подполковника госбезопасности вышел из лифта на третьем подземном этаже Первого корпуса. Здесь Александр Петрович ещё не бывал, и поэтому сориентироваться не мог. Они повернули направо и пошли по коридору. Подполковник молча шагает позади и чуть слева. Коридор длинный, гулкий, неуютно-серый, воздух в нём затхлый, пахнет плесенью. Вдоль бетонной стены, на высоте человеческого роста тянется десятка полтора кабелей разной толщины. Кабели густо покрыты пылью, не смотря на то, что воздух здесь совершенно сырой. Или он только кажется сырым?

Коридор уходит вдаль, и конца его не видно, только вереница лампочек уходит куда-то в бесконечность. Они всё идут и идут скорым шагом, только редкие стальные двери в стене нарушают однообразие. Александр Петрович, как ни пытался успокоить себя, разволновался не на шутку, нервы натянулись, как тетива, тронь – зазвенят. Напряжение его растёт с каждым шагом, руки мелко дрожат, спине – холодно. Подполковник, словно решив сжалиться над ним, тихо произнёс: «пришли». Александр Петрович остановился возле двери, выкрашенной грязно-оранжевым корабельным суриком. Подполковник прошёл вперед, распахнул перед ним дверь и отошёл в сторону.

11:04. Александр Петрович шагнул внутрь. Он оказался в тёмном маленьком коридоре. Слева от него угадывались тёмные силуэты – то ли пальто висят на стене, то ли шинели. А впереди бледным светом маячит прямоугольник дверного проёма, оттуда же глухо слышатся голоса. Александр Петрович прошёл на свет, ведя правой рукой по шершавой поверхности стены – он боялся в полумраке на что-нибудь налететь. Наконец, он выбрался из коридора и оказался в огромной комнате, скорее даже в зале. Углы его тонули в темноте, отчего он казался ещё больше. Голос доносился из дальнего угла. Там, за столом, заваленным вперемешку тарелками, бумагами, картами и бутылками, и освещённом единственной лампой, в окружении четырех генералов восседал Генеральный конструктор. Он вещал. «…вспомнить и профессора Ньюкомба, который умудрился математически доказать, что аппараты тяжелее воздуха летать не могут. Так что, товарищи, все самолёты летают неправильно и антинаучно. Птицы тоже летать не могут – ведь птицы лишь частный случай выводов Симона Ньюкомба». Указательный палец правой руки Генерального был воздет кверху, указывая на низкий потолок.

Вся компания была изрядно подшофе. А один из генералов спал, лысая его голова склонилась почти до самой тарелки с килькой пряного посола. Александр Петрович подошёл поближе и оказался в освещённом пространстве. И тут Генеральный его заметил:

– А, это ты, Саша…

Три генерала одновременно повернули головы и принялись изучать Александра Петровича. Александр Петрович непроизвольно вытянулся в струнку, потянулся к галстуку, чтобы поправить его, забыв, что к левой руке пристёгнут чемоданчик. Вышло очень неловко, и он смутился. Однако жеста его, похоже, никто не заметил.

Генеральный, тем временем, откинулся в кресле, вынул из жилетного кармана свои знаменитые часы на золотой цепочке и нажал кнопку. Отщёлкнулась крышка и из часов полилось «На сопках Маньчжурии». Генеральный взглянул на циферблат, потом обвёл длинным взглядом собеседников и торжествующе заявил:

– Ну! Что я говорил! Меньше трёх часов прошло, а чемодан уже здесь!

Генералы сделали лица. Даже тот, что нависал над килькой, проникся моментом и многозначительно сказал:

– Да…

Генеральный жестом подозвал к себе Александра Петровича, и, выудив из кармана маленькие ключики (тоже на цепочке, правда, на стальной), он расстегнул, Наконец, наручники. Потом – другим ключиком – открыл замки и распахнул крышку.

… На красном бархатном дне чемоданчика, в специальных, искусно сделанных ложах, лежали, тускло блестя, четыре бутылки благородного дагестанского коньяка КВ «Лезгинка». Конечно же, Кизлярского завода.

Дальнейшие события Александр Петрович помнит плохо. Помнит, как разом пришло облегчение от сознания того, что война не началась, а вслед за тем, как спало напряжение с плеч, навалилась такая страшная слабость, что он не смог стоять на ногах. Видимо, выглядел он плачевно, потому как Генеральный заставил его выпить целый стакан коньяку.

От обратной дороги у Александра Петровича остались лишь обрывочные воспоминания. Он помнил только, как мёрз в самолёте, и стюардесса укутывала его пледом и поила горячим чаем. Больше – ничего. Полностью он пришёл в себя лишь тогда, когда машина подъезжала к «директорским» воротам. На этот раз они не были распахнуты, а были, как и положено, заперты. И часовой привычно проверял документы. Только тогда, при виде этого спокойного детины, разглядывающего его пропуск, у Александра Петровича окончательно отлегло от сердца. Всё стало на круги своя.

В 16:28, за полчаса до окончания рабочего дня Александр Петрович уже был в своем кабинете. Галочка уютно возилась за стеной – готовила чай. С лимоном.