Полигон

— Гораздо надежнее, — согласился Николай. — Но это был бы удар по имиджу посольства. Одно дело объявить изменником муниципального следака. А вот сотрудник федерального посольства, перешедший на сторону оргов — это совсем другая песня. Нет, до окончания эксперимента и до начала бомбардировки полигона Кожину необходимо было сохранять репутацию федералов незапятнанной.

— Честь мундира, да? — хмыкнул Денис.

— Элементарная предосторожность. И потом… Репортаж с Эшафота ведь был всего лишь перестраховкой. На тот случай если рефлекс-программа, лишенная блокиратора, не сработает раньше.

Ах, да! Рефлекс-программа… Счастье, как деструктивный импульс и стимулятор суицида? Эйфория, как смертный приговор? Денис покачал головой. Умереть от переизбытка положительных эмоций. Вообще-то если вдуматься, это не так уж и плохо.

— Наверное, Кожин считал, что без «гормонов счастья» человеку долго не прожить, — продолжал Николай. — И рано или поздно я…

Орг вздохнул, осмотрев себя.

— Что ж, в принципе, он не ошибся. Ну, почти.

В их разговор неожиданно вмешалась Юлька. Дурные от пережитого глаза — на мокром месте, сама носом шмыгает, дите у сиськи копошится, а туда же…

— Вы… вы не представляете, какое наказание — жить с этим. Коля не мог даже улыбнуться по-человечески. Ему постоянно приходилось сдерживать себя. Даже наедине со мной! Я не понимала, обижалась, а теперь…

А вот теперь Денис не знал, что и сказать и что подумать. Нет, все-таки это кошмар! Изо дня в день цепляться за унылую жизнь с каменным лицом обреченного смертника. Гнать прочь желание порадоваться безоблачному небу. Или навеянной дождем уютной грусти. Дружеской шутке. Сытному ужину в хорошей компании. Смеху любимой… Даже этот долбанный окситоцин выплескивать без эмоций. Бр-р-р!

Денис вспомнил: так ведь все и было. До сегодняшнего дня Николай не улыбался. Орг усмехался, ухмылялся, скалился — это да, но вот чтобы просто, искренне, от души улыбнуться… Рассмеяться. Ни-ког-да. Пока не родился…

— Сын, — негромко произнес Николай. — Мой сын. Я думал, что выдержу. Не выдержал. Не получилось. Переоценил себя. Счастье, как оказалось, бывает иногда сильнее страха смерти.

— Но ты выжил, — сказал Денис. — Вопреки всему.

— Выжил, — что-то отдаленно похожее на улыбку все же скользнуло по губам орга. Мимолетно, почти незаметно. — Кожин не учел одного обстоятельства. Настолько очевидного, казалось бы… Но ведь и я сам… Не подозревал… Пока не произошло… То, что произошло.

— О чем ты говоришь? — удивился Денис.

— Гвардейцев учат выживать в любой ситуации даже тогда, когда выжить невозможно. Мы цепляемся за жизнь, покуда есть хотя бы малейшая надежда, а если ее нет — все равно продолжаем цепляться зубами и когтями. Воля к жизни слишком долго вбивалась в наше подсознание и в наши рефлексы. А инстинкт самосохранения, подкрепленный годами тренировок — не менее сильный фактор, чем искусственно внедренная программа на самоуничтожение.

Да, я прыгнул вниз, будучи не в силах противостоять деструктивному импульсу. Прыгнул, потому что в тот момент убить себя таким образом было проще всего. Но, оттолкнувшись от края и бросившись в пустоту, я тем самым прекратил действие рефлекс-программы. На самоубийство не дается по триста секунд, как Ирине — на убийство. Для самоубийства достаточно одного рокового шага, одного движения. Я сделал этот шаг. Сделал движение навстречу смерти…

— А когда алгоритм Кожина сработал… — кажется, Денис начинал понимать причину чудесного спасения Николая.

— Тогда пришло время других рефлексов. Меня научили падать с высоты, цепляться в падении за стену и отталкиваться от нее, гася скорость. Правильно группироваться и приземляться. Жертвовать костями, которыми можно пожертвовать, чтобы уберечь важные органы. Чтобы выжить…

* * *

Их прервал шум. Снаружи, сверху доносились голоса, крики, чей-то спор.

— Что там еще? — нахмурился Денис.

Николай поморщился:

— Кажется, я догадываюсь, что. Людям нужен новый вожак. Возможно, уже обсуждаются кандидатуры.

— Но ведь ты…

— Я сейчас не в самой лучшей форме — сам видишь. Я списан со счетов.

— Как это?

— Так, — Николай показал зубы — и это было что угодно, только не улыбка. — У Волков таких подранков, как я, добивали сразу. А бывших вожаков тем более опасно оставлять в живых: они могут окрепнуть снова. Так что это — нормально, это — ничего… Это — то, что и должно быть.

— Здесь не Волчья стая! — нахмурился Денис.

— Думаешь? А, по-моему, разница невелика.

Голоса становились громче. Люди спорили уже где-то у воронки, возле входа в бункер.

— Я разберусь. — Денис шагнул в ту сторону.

— Погоди, — остановил его Николай.

— Что?

— Хочу попросить. Если я вдруг не выкарабкаюсь из этой передряги…

Всхлипнула Юлька. Обиделся и закричал ребенок — у него изо рта выпала материнская грудь.

— Не мели чепухи, Колян! — сказал Денис.

— И все же… если… Тогда тебе придется стать отцом для моего сына. Обещай.

Денис кивнул:

— Насчет этого — даже не беспокойся.

— И для других детей тоже, — вдруг тихо-тихо добавил орг.

— Каких других? Все пары уже устоялись, а у нас с Ириной… Ну, ты сам знаешь.