Полихромный ноктюрн

Тайный предшественник ужаса выбрался из забвения, вытянул ночь из объятий однообразия. Предок самой кровожадности укрылся под мантией ночи, дабы устроить своё пиршество при свечах с огнями выкидыша жестокости. Главным блюдом к столу оказалась одна из трёх основополагающих для города семей — семья Ванригтен. Древу многовекового уважаемого рода нанесли невосполнимый ущерб. Беда настигла не во время поездки за город и даже не во время охоты на кабана, а в самом неожиданном и защищенном месте — в собственной усадьбе. Тела внутри «Гнезда» мало напоминали человеческие: их изуродовали до неузнаваемости. То, что осталось от благородных, едва ли отличалось от содержимого глубокой ямы, в которую неумелый мясник сбрасывал ошмётки да внутренности животных. Подобное зверство казалось невозможным под тёплым светом солнца. Прикоснись оно своими золотыми руками до этого кошмара, то поспешило бы укрыться за горизонт; или же закрыть глаза тяжёлыми тучами, не желая видеть последствия событий, прокричавших в тишине его отсутствия.

Обрывки лиц, по завершению невообразимых страданий, выглядывали из кровавой слякоти, оплакивали утраченную возможность быть погребёнными по всем правилам древнего ритуала. После подобной роковой шутки судьбы, слова скорби обречены врезаться в крышку закрытого гроба: такие метаморфозы, притянув случайный взгляд, способны повредить рассудок; расколоть его как хрустальную вазу, наполненную застоявшейся водой прозаичного опыта.

Когда констебли переступили порог усадьбы, гибридное новое чувство, родившиеся на замену страху и отвращению, пыталось затушить искру разума в глазах. Немыслимое водило хороводы вокруг чёрных колодцев-зрачков. Взрослые мужчины, которые за время службы повидали и пережили многое, ощутили себя на месте маленького ребёнка, что оказался выброшенным в дремучий лес неизвестности, где свистит ветер, воют волки и шелестит сухая листва. Непонимание выталкивало из их ртов разные, и даже невозможные, предположения. Было и такое: это вовсе не Ванригтены, а какая-то скверная преступная шутка.

Версия с несмешным представлением разбилась в дребезги как зеркало из-за неловкого движения руки, уронившего его на твёрдый пол. Это сделала перепуганная прислуга. Не потерявшие дар речи подтвердили: это именно Ванригтен-ы, а не кто-то другой. Слуги с помутненными взглядами и дрожью в теле указывали на клочки одеяний, которые семья носила в последний вечер. А на указательном пальце тонкой руки, тянущейся к небу, распознали драгоценное кольцо с солнечной ромашкой в окружении шелеста полей. Каждый в городе узнал бы его, а в особенности — бедняки. Госпожа Риктия слыла у последних воплощением заботы Все-Создателя. Вероятно, всё из-за её прогулок. Она частенько выходила на улицы с намерением поделиться своей заботой. Там находила обделённых судьбой. Присаживаясь на какую-нибудь импровизированную скамью из ящиков, раздавала сытные лепёшки, приготовленные на кухне по секретному рецепту. Всё бесплатно. Такая выпечка приходилась по вкусу обитателям здешних закоулков. Пока голодные рты терзали хлеб, разговаривала с ними и с пониманием напоминала о важности Пути Сахелана. Называла людей весами, идущими по незримым тропам, а лишения — галькой, падающей на чаши. Она верила: нарушение равновесия не позволит приблизиться к желаемому. А потому необходимо помнить о подводных камнях. Доброта была не единственным даром. Ко всему прочему, Риктия была довольно хороша собой: высокая, стройная, а формы и размеры её мыслей, вместе с длинными чёрными волосами, порождали восторг, восхищение.

Один из Домов, помешанный на идеальной внешности, в своё время пытался заполучить такой шедевр, но Ванригтену повезло больше. Он-то и подарил ей кольцо, которое никогда потом не снимала. Даже после смерти обручальное не сдвинулось ни на пылинку, осталось на том же самом пальце. Как молча пропыхтели бы завистницы: «Ведьма, шарлатанка, колдунья, так сильно полюбила кандалы роскоши».