Полина (СИ)

Уж от кого, но от дяди Альфреда я такого не ожидала. Во-первых, я полагала, что творческие люди – все как один – пацифисты. Во-вторых, именно дядя Альфред не напоминал боевика, даже если подключить всё имеющееся в наличии воображение.

– На нашей половине – это как? – Пролепетала я.

– Он был здесь самым главным.

Это меня добило окончательно. Скажу красивее: это стало последним гвоздём в гроб, где упокоился мой здравый смысл.

Несмотря на испорченную кофточку, Катя выглядела довольной – она наслаждалась моим изумлением.

На дядю Альфреда я теперь смотрела совсем другими глазами и видела то, чего раньше в упор не замечала. Волевой подбородок, чуть опущенные уголки губ, тяжёлая складка посередине лба; взгляд, который только кажется рассеянным, на самом деле он – цепкий и внимательный.

Экстравагантная манера вести себя в обществе и одеваться, стали самой лучшей маскировкой из всех, которые только можно себе представить. Любой, не знающий дядю Альфреда достаточно близко, составит о нём такое же мнение, что и я несколько дней назад – что это чудаковатый престарелый художник, человек "не от мира сего", прирождённый пацифист, не способный ни на какие решительные действия.

Пили все и пили много. Минут через сорок тосты потеряли внятность и приобрели эмоциональность. Дядя Альфред накачался так, что его пришлось, придерживая с обеих сторон, увести к себе в комнату.

Мишутка встал из-за стола.

– Ты уже всё? – Удивилась я.

– Не люблю подобные сборища, – пояснил мальчик. – Сейчас все начнут распевать патриотические песни, а я этого на дух не переношу.

– Можно с тобой?

– Пошли.

Мальчик оказался прав: ещё не добравшись до второго этажа, мы услышали нестройное пение, доносящееся из столовой.

Оказавшись в комнате, я тут же устроилась у себя на постели и открыла персональник.

– Чем занимаешься? – Заглянул мне через плечо Мишутка.

– Учусь.

– Опять?

Я кивнула.

– Ты целые каникулы только и делаешь, что учишься!

– Это у тебя тут каникулы. А у меня на Земле уже начался учебный год. И пока я тут развлекаюсь, мои одноклассники грызут гранит науки. Не хотелось бы, приехав, оказаться тупее их.

– Грызут – что? – Не понял Мишель.

– Гранит науки. Это эвфенизм, означающий "упорно учиться".

Вряд ли Мишутка знал лингвистические термины, но уточнять ничего не стал.

– Ты в самом деле не понимаешь, зачем обычному человеку нужно учиться? – Спросила я, прерывая затянувшееся молчание.

– Ну, чтобы быть умным.

– Чтобы просто быть человеком. Стремление к знаниям – это единственное, что отличает Homo sapiens от других биологических видов. По-моему, самое позорное, что только может быть в жизни – это стать похожим на тётю Анфису.

– Почему? – Вскинулся мальчик.

– Разве ты не замечаешь, что она глупа?

– Глупа? – Озадачился Мишель.

– Вот именно! Она всю свою жизнь посвящает домашним делам и кухонной работе – и больше ни о чём даже думать не хочет! Не буду я перед ней извиняться, пусть даже не думает!

Некоторое время Мишель сидел рядом, разглядывая мелкий текст на экране монитора, перемежённый числами, датами и графиками, затем шумно вздохнул и удалился на свою половину.

Ещё пару минут я пялилась на экран, затем захлопнула крышку персональника. Перед Мишуткой я ещё могла притворяться, что занимаюсь чем-то полезным, но ломать комедию перед собой – надоело. Если бы у меня были хотя бы примерные темы вопросов, которые будут на экзамене, я бы ещё могла составить программу своих занятий и неукоснительно ей следовать. Сейчас же я проводила время так же, как у себя дома, год, два, три года назад – просто брала первую попавшуюся книгу большого объёма и тщательно изучала имеющуюся в ней информацию. Что-то было читать интересно, что-то – не очень, какие-то опусы навевали откровенную тоску. Чтобы предотвратить возможные пробелы в образовании, мне приходилось читать всё.

И это не было мазохизмом.

Большинство современных наук созданы на стыке базовых, основных. И как, скажите, при моём увлечении политологией и при стойком отвращении к точным наукам, можно разобраться в аналитической политологии? А каким образом при моей одержимостью историей и неприязнью к психологии, можно понять работы Льва Гумилёва или разобраться в сочинениях Ключевского?

Минут через двадцать в комнате появились близнецы и предложили поиграть в разбойников. Я не представляла, что это за игра, поэтому предпочла отказаться. Да и название мне не внушило большого доверия.

От нечего делать я принялась размышлять над тем, что к Мишелю скоро приедут родители и мне нужно будет как-то выкручиваться. Даже если я прямо сейчас соберусь и исчезну, вряд ли кто-нибудь из домашних не обмолвится, что здесь целую неделю прожила сестра Мишутки и она совсем недавно уехала.

– Я поняла, что нам нужно делать! – Ворвалась я на половину Мишутки.

– И что же? – Мальчик, как всегда, что-то паял, и от неожиданности чуть не выронил из рук паяльник.

– То, что ты мой брат – об этом знает только Виктор Иванович, а все остальные об этом лишь догадываются. Вот ты, Мишутка, например, говорил кому-нибудь, что я – твоя сестра?

– Нет.

– Вот, и меня никто не спрашивал.