Полёт

— Видите ли что, — сказал Сергей Сергеевич, удобнее устраиваясь в кресле и точно готовясь произнести речь, — я имею несчастье — или счастье — быть сравнительно обеспеченным человеком, и это отражается самым пагубным образом на характере визитов, которые мне делают разные люди и цели которых, в общем, отличаются, я бы сказал, некоторой монотонностью. Я бы сказал, что девяносто девять процентов этих визитов имеют одно и совершенно недвусмысленное значение. В тех же случаях, когда визит делает женщина, то девяносто девять процентов можно заменить цифрой сто, нисколько не рискуя ошибиться. Другими словами, я хочу поблагодарить вас за очаровательное внимание, с которым вы выслушали все, что я говорил, и прибавить, что по поводу вашего посещения у меня не было с самого начала никаких иллюзий.

— Вы всегда так разговариваете?

— Нет.

— Вы знаете, что ваша жена уехала, но не знаете с кем.

— Видите ли что, — сказал Сергей Сергеевич. Он сделал вид, что задумался, посмотрел сначала на потолок, потом в лицо Людмилы и медленно сказал: — Я отрицательно отношусь к известной категории шантажистов, точнее говоря, к тем из них, которые пользуются именем моей жены. Попытки таких людей обречены на неуспех.

— Мне нет никакого дела до шантажистов, — нетерпеливо сказала Людмила. — Я знаю, что ваша жена — любовница моего мужа, что он уехал с ней…

— Извините, я прерву вас, — сказал Сергей Сергеевич. — Я полагаю, что иногда следует избегать слишком точных выражений.

— Я не привыкла к таким комедиям. Если для вас интересы вашей жены играют какую-нибудь роль, вы обязаны проявить по отношению к ней…

— Видите ли, — продолжал, не сдерживая улыбки, Сергей Сергеевич, — возможно, конечно, что это результат заблуждения, но я считаю, что хорошо знаю свои обязанности.

— Выслушаете вы меня или нет? — закричала Людмила.

— Нет, я не вижу в этом никакой необходимости.

— В таком случае, — резко сказала Людмила, поднимаясь, — вы еще услышите обо мне.

— Как, еще услышу? — сказал Сергей Сергеевич. — Мне казалось, что я слышал о вас совершенно достаточно.

Потом он прибавил задумчивым голосом:

— Кстати, я думал, что вы работаете менее кустарно.

Людмила, поднявшаяся было с кресла, вдруг сразу упала в него, выронив сумку, закрыла лицо руками и заплакала. Плечи ее тряслись от рыданий.

— По-французски это называется les grands moyens,[23] — сказал Сергей Сергеевич. — Но быстрота перемены тактики заслуживает похвалы.

— Вы чудовище, — фыркающим от слез голосом сказала Людмила. — Вам безразлично, что мне завтра, может быть, нечего есть.

— Мне очень нравится это «может быть».

— Вы мне не верите?

— Слушайте, Людмила Николаевна, — терпеливо сказал Сергей Сергеевич, — мне бы не хотелось, чтобы вы упорствовали в ваших заблуждениях на мой счет. Я знаю о вас все и прекрасно знаю, на какие деньги вы существуете. Поймите это.

— Вы знаете все? — медленно сказала Людмила, подняв на него глаза. — И вам не жаль меня?

Это было сказано так искренне, голосом, столь далеким от какой бы то ни было искусственности или комедии, что Сергей Сергеевич пришел в восторг.

— Это прекрасно, — сказал он. — Зa c’est rйussi, mes hommages, madame.[24]

Лицо Людмилы осталось неподвижным, только в глазах промелькнула беглая и почти откровенная улыбка. Сергей Сергеевич в это время быстро написал чек. Людмила, не посмотрев на сумму, положила его в сумку, сказала прерывающимся голосом: — Простите меня, Сергей Сергеевич. Прощайте, — Сергей Сергеевич низко поклонился, — и ушла.

Когда Слетов вошел в кабинет, Сергей Сергеевич сказал ему:

— Ты был прав; Федя, это была женщина с упорной волей.

— Молодая, старая, красивая, некрасивая?

— Средних лет, Федя, не очень красивая, но, во всяком случае, интересная и с резко выраженной индивидуальностью.

— Какой именно?

— Б… — сказал Сергей Сергеевич со своей радостной улыбкой. — Кстати, расскажи мне о Лили, ведь я о ней ничего не знаю. Блондинка?

— Блондинка — такого нежного оттенка, который…

— Да, знаю. Голубые?

— Синие, Сережа.

— Рот чуть-чуть велик, ты говоришь?

— Пожалуй.

— Что-то детское, несмотря на?

— Да, это даже удивительно.

— Говорит «my little boy»?[25]

— Говорила, Сережа.

— Да, в общем, тип такой же, что всегда.

— Меня удивляет, Сережа, — сказал Слетов, — как ты, с твоим несомненным умом, считаешь, что может существовать определенный тип женщины, и вот их тысячи, и все они одинаковы, вплоть до выражений, размеров рта и цвета глаз. Пойми, что это не так, в каждой из них есть нечто неповторимое.

— Я бы сказал — непоправимое.

— Хорошо, непоправимое. Но когда ты дойдешь до этого и поймешь в ней вот эту одну, неповторимую черту, когда она перед тобой, понимаешь, беззащитна, как ребенок, ты понимаешь, — иногда заплакать можно.

— Это я понимаю, — сказал Сергей Сергеевич, — да ведь слез этак не хватит. Но расскажи же мне, где, что, почему? Впрочем, почему, это известно.