Полёт

— Заблуждение, свойственное уважаемой Ольге Александровне.

— И всякой женщине, Сережа, если она чего-нибудь стоит.

— Другими словами, ты хочешь, чтобы я размахивал дубиной, отбивая тебя от других?

— Именно.

— La charmante sauvage![26]

— сказал Сергей Сергеевич. — Бедный Иммануил, бедный Иммануил!

— Почему Иммануил?

— Так звали, Лизочка, одного кенигсбергского мыслителя, который ошибочно полагал…

— Что его мудрость будет усвоена твоей любовницей? — сказала Лиза с потемневшими глазами.

— И что могла найти во мне такая женщина? — с притворной задумчивостью сказал Сергей Сергеевич.

— Слушай, Сережа, — сказала Лиза, — я ведь тебя знаю. Я знаю, что ты пропитан ложью весь до конца. Даже твои мускулы лгут.

— Физиологический феномен, который современной наукой…

— Кроме этого, ты клоун.

— И казалось бы, совершенно необъяснимо, почему, в таком случае…

— Только потому, что ты знаешь все, что нужно и что знают другие; только они думают, что ты этого не знаешь.

— Они. Но не ты.

— Нет, я знаю о тебе все, и ты бы сделал все, что я захотела бы.

— В твоем очаровании, Лизочка, есть нечто бесконечно женственное и беспомощное.

Держа в левой руке ракетку, Лиза размахнулась правой рукой — onksxsr, полусерьезно, и в ту же долю секунды мягкая рука Сергея Сергеевича со спокойной точностью задержала ее в воздухе. Потом Сергей Сергеевич поднял руку Лизы к губам и поцеловал.

— Вот в этом весь ты, Сережа, — сказала Лиза. — Прости, что я такая колючая.

— Ничего, Лизочка, я привык.

Никогда между ними не было серьезной ссоры, но только потому, что — как это твердо знал Сергей Сергеевич — для нее не было оснований. Сдержанное бешенство Лизы изредка проявлялось чисто физически, она вступала в борьбу с Сергеем Сергеевичем и была вне себя от гнева, когда оп, прижав ее руки к телу, спокойно и медленно укладывал ее на пол, никогда не причиняя ей боли. От ее укусов оставались глубокие и болезненные следы; и однажды Сергей Сергеевич едва не упал в обморок, когда Лиза ударила его сбоку под ложечку, чего он в ту минуту совершенно не ожидал. Он покачнулся, в глазах его потемнело, он едва удержался на ногах и сквозь внезапную муть увидел радостное лицо Лизы и оскал ее зубов.

— Улыбочка с тебя-то соскочила, — сказала Лиза.

— Это потому, что я огорчился из-за тебя, — я подумал: до чего тебя могут довести разрушительные инстинкты?

Лиза иногда уезжала из дому — не так, как Ольга Александровна, а по-иному, тщательно подбирая необходимые именно для этого путешествия вещи, всегда одна, и бывала в отсутствии обычно месяц или полтора, но за это время она не давала о себе знать, и что с ней происходило, оставалось неизвестным. Затем она возвращалась — совершенно такой же, какой уезжала, настолько не изменившейся ни в чем, даже в цвете лица, что можно было подумать, будто она никуда не ездила. Иногда она не брала с собой почти ничего, это значило, что она просто на некоторое время переселялась на свою квартиру, которую ей давно снял Сергей Сергеевич и о которой, кроме них двоих, никто не знал. Однажды, в один из таких периодов, она столкнулась на улице с Ольгой Александровной, которая удивленно на нее посмотрела и потом попросила ее подтвердить, что она не грезит. — Нет, Оля, — сказала Лиза со своим всегдашним спокойствием, — нет, ты не грезишь: хочешь разгадку? — И она объяснила, что вернулась в Париж полчаса тому назад, оставила вещи на хранение и хотела кое-что купить, прежде чем вернуться домой. Она прибавила, что будет к обеду, поцеловала сестру и исчезла.

Ольга Александровна, вернувшись, сказала Сергею Сергеевичу, что встретила Лизу. — Представь себе, Сережа, она только что приехала, ну, прямо с поезда… — Потом она сказала, усевшись на ручку кресла, в котором Сергей Сергеевич читал газету:

— Ты знаешь, Сережа… ты никогда не задумывался над тем, что у Лизы может быть своя жизнь, о которой мы ничего не знаем? Я не говорю о сегодняшнем случае, здесь все ясно, это пустяки, а вообще?..

— У каждого из нас своя жизнь, Олечка. Говоря философски, конечно.

— Ну да, но разная.

— Чем ты делаешься старше, тем глубокомысленнее, Леля.

— Нет, Сережа, серьезно, — нетерпеливо сказала Ольга Александровна. — Ну, вот ты весь как стеклышко. У тебя нет ни пороков, ни увлечений, ты такой добрый, снисходительный и хороший, без единого недостатка, так что с души воротит, — но это уже другое дело. Но вот, у тебя второй жизни нет. А у нее?

— В этом смысле, Леля, она прозрачнее всех; нет, я не думаю.

— Мне кажется удивительным, — сказала Ольга Александровна, — что она не выходит, например, замуж, ведь это неестественно.

— Для одних неестественно, для других естественно.

— Машина ты, а не человек, — сказала Ольга Александровна со вздохом. — Довольно милая машина, но машина.

— Игра рефлексов, Лелечка. Ты о теории рефлексов имеешь представление?

— По правде говоря, очень смутное. Ты хочешь мне прочесть лекцию по этому поводу?

— Если это тебя интересует.

— Ну, расскажи, — сказала Ольга Александровна.