Полёт японского журавля. Я русский

Когда смола нагрелась, превратившись в густой кисель, Юрьян вылил всё содержимое на палец, подложив под него кусок бересты, и тут же перемотал бинтами. После этого ногу поместили в валенок, предварительно разрезав его повдоль. Всё это время Изаму лишь стонал от боли, лицо его было бледным и мокрым от холодного пота. Если бы не костёр, то он мог быстро замёрзнуть, и для Синтаро было удивительно осознавать, как Юрьян мог всё это предвидеть, и так быстро принять нужные решения. После проведённой операции, он в телогрейке, с разорванной рубахой, проработал до конца смены, и когда все грузились в сани, был разгорячённым и почему-то довольным. Изаму до погрузки просидел у костра, самостоятельно поддерживая его сухими ветками, которых натаскали зеки: так распорядился Юрьян. А вечером в отряде он был под пристальным вниманием товарищей, кто-то даже шутил, предлагая сделать костыли. Его хлопали по плечу, всё ещё бледного от пережитого шока, говоря, что это боевое крещение, и если палец не срастётся, то у него будет не пять, а шесть пальцев. Синтаро показалось, что после этого случая к ним, стали относится по-другому, больше замечали, шутили, давали советы, если это касалось работы, особенно Юрьян. Через две недели, на удивление всего лагеря, палец сросся, и Изаму вышел на работу, всё это время проводя в бараке на должности дневального.

К концу зимы Синтаро уже сносно говорил по-русски и почти всё понимал, особенно когда кто-то ругался. Брань возбуждала его и вселяла надежду на то, что всё окружающее его великая мистификация, а народ вокруг притворяется. Но однажды ему пришлось осознать, что мир вокруг настоящий и может его раздавить, как мелкое насекомое. В конце смены, когда он остался один в цехе, к нему подошли трое. Это были недавно прибывшие в отряд уголовники, имевшие статус «сук». Синтаро уже хорошо усвоил, что в лагере есть два вида уголовников: так называемые «чесняги», те кто ни при каких обстоятельствах не работал, паразитируя на безвольных заключённых. Другие относились к « сукам», которые не чурались работы, но делали её из рук вон плохо, выполняя дневную норму за счёт других, и получая за это трудодни. И у тех, и у других на счету были деньги, на которые они отоваривались в лагерном магазине и жили припеваючи. Однако, между ними существовала неприкрытая вражда, доходившая порой до поножовщины, которая прекратилась лишь с приходом нового начальника лагеря. В отряде «суки» держались особняком, работу не любили, используя любой повод, чтобы остаться в бараке, и выискивая среди окружения отщепенца, чтобы притянуть к себе, а затем незаметно сесть ему на шею, а если можно, опустить. Если таковой отыскивался, то они незаметно превращали его в раба. У уголовников водились немалые деньги, за которые охранники через проволоку проносили им курево и спиртное.

– А ты чего, парниша, так усираешься? От работы кони дохнут. Ты же не лошадь, а? – с ходу начал подошедший со спины Холод.

– Он не лошадь, он ишак, – пошутил один из дружков по кличке Стул. Компания рассмеялась. В отряде Холода никто не любил, но многие заглядывали ему в рот, и ловили каждое его слово. Не было такой компании, в которой он не смог бы втереться в доверие. Однако, вскоре эта компания разваливалась. Когда он улыбался, то никто не мог понять, что на самом деле в голове у этого человека, добрая мысль или подлость. Обнажив ряд золотых зубов, и поглядывая то на Синтаро, то на работающую пилораму, он чинно потягивал папиросу, потом смачно сплюнул.

– Как жизнь, япона мама? Не грустно, вдали от родины? Так грустно, что перекурить некогда. План выполняешь, поди, на все сто.

– Нормально, – буркнул Синтаро, стараясь не смотреть на ухмыляющихся гостей. Дружки переглядывались и чего-то ждали от своего командира.

– Ты, япона мать, кого из себя строишь? Матёрого из себя возомнил. Первым не здороваешься, а на работу бежишь впереди всех. Перед начальством, что ли, выпендриваешься?

– Он, наверное, на родину с медалью решил вернуться, – снова нашёлся Стул.

– Ну да, с орденом Сутулова, – ехидно ухмыляясь добавил Холод. – Знаешь, кому такой орден дают? – спросил он, поворачиваясь к дружку. – Стул, покажи, что такое Сутулов, это по твоей части.

Стул согнулся в три погибели, изображая инвалида, вызвав новый прилив нездорового смеха.

– Вчера два плана выдал? Позавчера… Теперь нам в пример тебя ставят, что мол косоглазые всех обогнали. Мы брёвна не успеваем трелевать, а на кой хер, спрашивается. Смекай, япона мать, что к чему.

Пила продолжала работать, и один из дружков бросил в неё старую телогрейку, на которой обычно сидели рабочие во время перекура. Телогрейку тут же зажевало в раму и разбросало клочками в разные стороны. – Гляди, не заработайся, а то ноги подкосятся от усталости, и в пилу вот так зажуёт. Придётся твоему дружку отскребать от досок тебя, чтобы на родину везти.