Полёт одуванчиков

Вика поняла, что у Казанской произошло что-то очень серьёзное между Ильёй и Дашей. Она поняла, что Даша не знала ни про неё, ни про детей. Бедная девочка. Сколько боли претерпела она в те минуты. Как мог Илья допустить такое? Накануне венчания! Не по подлости, он не подлец. Тогда почему? Да потому что боялся её потерять. Тянул, тянул — «сегодня, завтра, через неделю», вот и дотянул. Это на него похоже. А вдруг Даша не простит ему? Понять её можно, скрыть такое! А ведь он торопился, сказал Вике, что хочет развестись с ней как можно скорее. Торопился и тянул. Илья, Илья, что ты натворил.

Вика прислушалась к себе, чтобы честно обнаружить хотя бы намёк на ревность. Но не было ревности. К артистке была, к Даше — нет. Наоборот, Вике хотелось пожалеть Дашу, а Илье выговорить по первое число за то, что поступил жестоко.

Вика разволновалась не на шутку. Встала. Осторожно, как всегда, прошла в спальню к детям. Гриша разметался поверх одеяла, голова его съехала с подушки, почти под неё. Анечка спокойно посапывала на левом боку. Вика вышла на балкон. Как помочь Даше? Поговорить с Ильёй? Глупо. Встретиться с Дашей? Но что она такое ей скажет? А если Даша уже простила Илью и они оба счастливы? А тут она, Вика, является с утешениями. Цирк. Шапито.

Вдруг её как обожгло. Колечко! Даша оставила Вике колечко. Вика совсем забыла, сунула в карман, принесла домой. Она кинулась к куртке — не потеряла ли? Колечко на месте. Маленький бриллиантик сверкал капелькой солнца на Викиной ладони. Завтра она попросит старосту открыть киот, и Вика повесит колечко перед образом. Подарок благодарной Даши. За что благодарит она Казанскую? «За встречу с Ильёй», — решает Вика и облегчённо вздыхает.

Спал дом. Спали соседи. Спали дети. Не спала только Вика. Она прислушивалась к себе и радовалась особому, доселе неведомому чувству, которое посетило её в эту удивительную ночь.

Глава восьмая Жизнь продолжается

Сказать, что Даша была потрясена случившимся — это не сказать ничего. Первая посетившая мысль, когда она ощутила реальную правду происходящего: бедная её мама, какой удар для неё и для отца, но отец покрепче.

Когда Даша вышла из храма после всего, она несколько минут стояла, бессильно опустив руки, под густо заалевшим московским небом. Но это была не Москва, это был космос, в который бросили её, одинокую, чьи-то безжалостные, сильные руки. Она не плакала, глаза покалывало от сухости, в которой испарялась мгновенно едва собиравшаяся под ресницами влага. Мысли роились в паническом беспорядке, превращаясь в единый, мутный, смертельно опасный поток, который нёс Дашу к пропасти. Сердце первым падало в эту пропасть, и она морщилась от неожиданной боли.

Вдруг она испугалась, что Илья выйдет вслед за ней, сейчас, схватит её и не отпустит, а у неё не окажется сил вырваться из его крепких объятий. Она побежала. От Ильи. Куда — соображала смутно, краем сознания понимая, что всё-таки в сторону дома. Спасительная интуиция добрым лоцманом направляла её туда, где ей помогут.

У самой двери квартиры она набрала в лёгкие побольше воздуха, как перед глубоким, на рекорд, прыжком в воду.

— Мама, — прошептала сухими губами, — мама, — и забилась в истерике, почти повиснув на материнских руках.

Изнеможение наступило нескоро. Даша уже совсем было затихала, но вдруг с новой силой несло к ней волну очередной нестерпимой боли, от которой хотелось кричать, закрыв в страхе руками опухшее от горя лицо. Затихла она ближе к утру. Вроде даже заснула. Но, встретив рассветную, мягко скользнувшую по шторе полоску света, Даша испугалась наступающего дня. Побыстрее бы прожить его и опять окунуться, спрятаться в темноту спасительной ночи, когда не надо тратить силы на слова, на дежурные поступки, на привычные обязанности. Самое страшное — встать. Нет, не хочу… Позвонила на работу:

— Приболела. Пару дней хочу отлежаться.

— Конечно-конечно, Даша, выздоравливайте.

Пару дней она может не ходить на работу. У неё есть пара дней. И её комната. Диван. Потолок с маленькой, едва заметной косой трещинкой. Даша заметила её ещё тогда, когда лежала по весне с температурой. Маленькая такая трещинка.

Позвонил Илья. Закусила до боли губу. Маленькая такая трещинка… Долго звонит. Не надо, Илья. Пощади. Мне очень больно.

Мама. У двери. Не заходит.

— Даша, хочешь чайку с лимончиком?

Промолчала. Мама больше не спросила. Через полчаса:

— Даша, я в магазин!

Вот и хорошо. Отец, как всегда, уехал на дачу. Одна. Плакать она уже не может, думать нет сил, вспоминать — боль, боль, сплошная боль. Но через боль вспоминает.