Полёт шмеля

— Еще поступишь ли. Не поступишь, а право на восстановление здесь потеряешь.

— Не потеряет, — неожиданно подал голос Вика. — Я этого не допущу.

Оказывается, шагая рядом, он не просто молчал, а внимательно слушал их разговор.

— Как это ты не допустишь? — удивился Лёнчик.

— Так, как, — Вика гоготнул. За три года, что не виделись, в нем появилась уверенная дерзкая сила, от того Вики, которого в детстве трепал крысолицый, не осталось и следа. — Я с кем корешусь, знаешь? Я их попрошу — они кому угодно приказать могут.

— Почему вдруг они для меня что-то делать будут?

— Это они не для тебя делать будут, для меня. Я для них тоже немало делаю. Таких тут сволочей помог выявить… А сейчас в стране, как Хруща сняли, столько разгребать надо! Хрущ столько стране навредил! Два года прошло, а до сих пор страну в нормальную колею вправить не могут.

— К отцу в Израиль обещают помочь съездить, — вставила в Викин рассказ свое слово Жанна.

— Так они, вроде, и три года назад обещали, — вспомнил Лёнчик разговор с Викой около военкомата при проводах в армию.

— Ну, три года! — отозвался Вика. — Это же Израиль, капстрана. Быстро такие дела не делаются.

— Но в институт, Лёнчик, обязательно нужно, — вернулась Жанна к оставленной теме. — Хоть в какой.

— В Литинститут, — ответил Лёнчик.

— Но он вообще-то в Москве, — со значением протянула Жанна.

— В Москве, — благостно согласился Лёнчик. Ему было так хорошо — он и понимал смысл, спрятанный в Жанниных словах, и не понимал. Утро с двойным посещением военкомата, встреча с Гаракуловым, потом встреча с мордатым в паспортном столе, известие о смерти Алексея Васильевича — все было в такой несустветной дали, казалось, произошло не сегодня, а Бог знает когда. Гражданская жизнь начиналась вот сейчас, и была вот такой: легкой, блаженной, не обремененной никакими тяготами, ничем не омрачаемой — сплошное счастье. — Что ж, что в Москве, — добавил он. — Два часа лету самолетом. Всего-то.

15

Директора издательства зовут Аркадий Борисович. У него небольшая бородка, похожая на мою, только без седины, он упитанно-округл, с озабоченно-любезным выражением лица, а в каждом его движении сквозит пронырливость, так и видишь, как он свободно протекает в любую замочную скважину, и без всякой смазки.

— Пожалуйста, пожалуйста, господин автор, всегда к вашим услугам! — приговаривает Аркадий Борисович, провожая меня до дверей своего кабинета. — Мы наших авторов любим, к нам приходят и по второму, и третьему разу, приходите и вы, ждем!

Он ласков со мной, как с глубоко и безнадежно больным, впрочем, не утруждая себя попыткой вспомнить мое имя. «Господином автором» — с такой глухой безымянностью — меня еще никто никогда в жизни не называл. Я уже жалею, что зашел к нему в кабинет. Не было в том никакой нужды. Получил свои двенадцать пачек, двести сорок экземпляров — и вали, зачем ты здесь кому-то еще нужен со своими словами благодарности. Тем более что на самом деле это они должны тебя благодарить — дал людям на себе заработать.

Мои двенадцать пачек — по двадцать книг в каждой, — сложенные аккуратным штабельком, уже готовно ждут меня в коридоре у дверей издательства, мне остается только перетаскать их, одну за другой, к своему корыту и забросить в багажник. Перед тем как закрыть багажник, я раскурочиваю одну из пачек, вытаскиваю из нее три книжки и уже с ними в руках отправляюсь к рулю. Две из них занимают свое законное место в сумке на заднем сиденье для встречи с гаишниками (слава Богу, больше не придется убеждать их, что человек с фото на задней странице обложки — это я и есть), а одну, вверх первой страницей обложки, я помещаю на приборную доску перед собой — время от времени поглядывать на нее. Не видеть своих стихов, изданными книжкой, шестнадцать лет — это срок. Ладно, Бог с ним, пусть за свой счет. Спасибо Балерунье. Шестнадцать лет — это ведь больше, чем четверть прожитой мной жизни!

Из издательства путь мой лежит в турагентство на Мясницкой. У, какой тучный урожай снимают с меня обитатели бывшей улицы мясников. Индивидуальный тур, с посещением Амазонки, национального парка Игуасу, Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу, недельным отдыхом на курорте Ангра дос Рейш, и отели — не какие-нибудь, а пять и четыре звезды, ниже Балерунья не опустится, да одни билеты на самолет туда-обратно зашкаливают за пять тысяч американских условных единиц. Я выбрал из всей Латинской Америки Бразилию, потому что, во-первых, в Рио-де-Жанейро, хотел Остап Бендер, а какой же русский человек не хочет того, чего хотел герой Ильфа и Петрова? Во-вторых же, согласно проспектам, в Бразилию можно поехать практически чуть ли не в любое время года, во всяком случае, апрель-июнь в районе Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу — самая туристическая пора, а всю Бразилию нам не объехать.