Полёт: воспоминания

Верить же данным, переданным с какого-нибудь американского судна, синоптики наши боялись: во времена «холодной войны» дезинформация применялась даже в метеорологии. На Курилах же вообще было что-то вроде трёх или четырёх станций: одна рядом с Камчаткой, другая в средине Курильской гряды, третья и четвёртая — на двух аэродромах, расположенных на южных островах в десятке минут лёта друг от друга. Сама же кухня погоды — экваториальная часть Тихого океана — была для синоптиков практически тайной за семью печатями: наша радиостанция туда не доставала, да и ещё информационная война… Это потом уже появилась аппаратура передачи метеоинформации, и мы стали получать карту погоды по радио из Хабаровска. Карта выходила из печатающего устройства на тонкой, мнущейся бумаге, обрабатывалась она в принтере какой-то дрянью, содержащей нашатырь, потому на метео вонь стояла — хоть святых выноси, синоптики стали ходить бледными и часто болели простудными заболеваниями…

Но это было уже потом. А вначале был бланк карты с заполненными тушью данными станций, своего рода контурная карта с кружками метеостанций, вокруг которых чернели значки, обозначающие все параметры погоды вплоть до ветра по высотам и, как я уже сказал — чёрную от данных на материке и белую по Сахалину, Охотскому морю и Курилам. Интересно было наблюдать на ней движение ядра тайфуна, это особенно хорошо просматривалось по Японии, где насыщенность метеостанций высока. Так как в тайфуне передача данных с метеостанции практически прекращается и отсутствует некоторое время, пока станцию не починят, то на карте, заполненной данными погоды действующих метеостанций и кажущейся от этого чёрной, появляется вдруг белая дорожка движения центра тайфуна, где данных погоды нет.

Зловещая дорожка. Коли она направляется к тебе, — готовься к очередному концу света. Потому полёты на Курилах было проводить сложно, и синоптикам частенько небо казалось с овчинку: синоптик несёт уголовную ответственность за жизнь лётчика, так уж было поставлено дело в нашем дорогом отечестве, так оно стимулировало точность прогноза. Вообще-то, я ни разу не встречал случая, чтобы синоптика посадили. Выгонять из армии — выгоняли, или переводили куда-нибудь в Одесский округ, где работа проще, но чтобы посадить…

Так вот и застрял я в очередной раз на Буревестнике накануне 7 ноября — самого святого для Советского Союза праздника.

Сказать по совести, я праздник этот не любил и в первую очередь из-за погоды: это не Первое мая, когда природа пробуждается и после надоевших снегов появляются первые травинки, начинает расцветать природа. Я всегда старался уйти в этот день на боевое дежурство — по крайней мере, не нужно стоять под дождём или пронизывающим холодным ветром полдня на бетоне, слушать нудные речи о том, против чего душа твоя настроена, потом топать парадным шагом по бетону, стирающим кожаную подошву сапог как наждаком… Нет, лучше на боевом дежурстве: в дежурном домике тепло, а коли поднимут — подлетнешь малость, проветришься, да ещё запишешь себе налёт в лётную книжку…

Хорошо в командировке: весь гарнизон носится в парадной форме под пронизывающим ветром, шлёпает по грязи на аэродром, боится опоздать на построение, а ты, плотно позавтракав в лётной столовой, сидишь себе в гостинице, листаешь журнальчик от нечего делать, и никуда тебе торопиться не надо: командировочные в построении участия не принимают.

Хочешь посмотреть, — иди, не хочешь — сиди.

И всё-таки я решил сходить на аэродром, посмотреть парад чужого гарнизона, благо лётная куртка — это не шинель, меховую куртку не продувает.

По аэродромной трансляции пропикало десять часов. Гарнизон застыл в чётком строю частей и подразделений. Начальник штаба подошёл к микрофону: «Равняйсь! Смирно! Слушай приказ!..» И вдруг земля дрогнула, закачалась под ногами. Толчок! Ещё толчок! Микрофон, падая, ударился о бетон, и гром удара разнёсся по трансляции. Словно в поддержку ему, по гарнизону вдруг завыли сирены цунами-опасности.

Строй зашатался и стал рассыпаться, люди заметались по рулёжной дорожке.

Новый толчок! Ещё толчок! Строя уже не было.

Была толпа мечущихся мужиков, наряженных в парадную форму, перепуганных не столько неожиданным, как всегда, но привычным уже землетрясением, не опасным абсолютно на бетоне аэродрома, вдалеке от строений, сколько рёвом сирен цунами-опасности.

Превышение аэродрома, а, следовательно, и гарнизона с его строениями, где находятся их жёны и дети, составляет всего двенадцать метров над уровнем моря. Волны же цунами могут достигать 50 — 70 метров, так что рёв сирен заставил всех сломя голову кинуться к своим домам — скорее забрать своих, и в горы! Несмотря на то, что мне некого было спасать, но я поддался общей панике и тоже побежал. Куда бежать — я знал: в гарнизоне каждый под расписку был ознакомлен с планом эвакуации при цунами-опасности, где каждому подразделению были расписаны действия в этой ситуации. Главное — это вывести всех людей на Столовую сопку, расположенную буквально на границе аэродрома.