Читаем Полис, логос, космос. Мир глазами эллина полностью

«…К персам прибыли несколько перебежчиков из Аркадии… Их привели пред очи царя и спросили, что теперь делают эллины. Один из персов от имени всех задавал вопросы. Аркадцы отвечали, что эллины справляют олимпийский праздник – смотрят гимнические и иппические (т. е. спортивные и конные. – И.С.) состязания. На вопрос перса, какая же награда назначена состязающимся за победу, те отвечали: “Победитель обычно получает в награду венок из оливковых ветвей”. Тогда Тигран, сын Артабана, высказал весьма благородное мнение… Именно: услышав, что у эллинов награда за победу в состязании – венок, а не деньги, он не мог удержаться и сказал перед всем собранием вот что: “Увы, Мардоний! Против кого ты ведешь нас в бой? Ведь эти люди состязаются не ради денег, а ради доблести!”»[67]

* * *

Греческий агон – типично полисное явление. Если даже состязались индивиды, то состязались они перед лицом полиса, коллектива, стремясь прославить и увековечить свое имя среди сограждан. И целью состязания было именно заслужить высокую репутацию в глазах коллектива. Для этого не щадили себя. Античный грек прекрасно понял бы русскую пословицу «на миру и смерть красна».

Специалисты по исторической этологии – науке, изучающей моральные ценности различных эпох и народов, – делят все человеческие культуры на «культуры вины» и «культуры стыда». В первом случае регулятором поведения людей служит некое внутреннее чувство нравственно должного – то, что в христианской цивилизации называют совестью. Во втором же случае человек действует всецело с оглядкой на то, как его оценят другие. Главное – не «ударить в грязь лицом», чтобы не пришлось испытывать стыд.

Античная греческая культура была типичной «культурой стыда»[68]. Интересно, что само понятие «совесть», судя по всему, эллинам архаической и классической эпох было еще вполне чуждо, даже и слова такого в языке не существовало[69].

Пожалуй, первый грек, у которого мы встречаем некое предвосхищение категории совести, – это Сократ (469–379 до н. э.) с его внутренним «божественным» голосом (демонием). Сам термин происходит от слова демон, а «демон» по-древнегречески – это просто божество. Об этом необычном явлении сам философ рассказывал так: «Мне бывает какое-то чудесное божественное знамение. Началось у меня это с детства: вдруг – какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет»[70]. Таков «демоний» Сократа в описании его великого ученика – Платона. Другой слушатель афинского мудреца, Ксенофонт, представляет дело несколько иначе. В его передаче Сократ выражается следующим образом: «Мне является голос бога, указывающий, что следует делать»[71].

Не будем, впрочем, придавать различию принципиальное значение. Важнее другое. При некотором желании действительно можно увидеть в сократовском «демонии» голос совести[72]. Однако Сократа ни в коем случае нельзя считать типичным образцом классического грека. Напротив того, он был для подавляющего большинства сограждан белой вороной, сильно опередил свое время.

Сократ был очень уж не похож на современников и эту непохожесть не скрывал. Собственно, именно за то, что он был не таким, как другие, философ в конце концов попал под суд, и ему вынесли смертный приговор. Один из главных пунктов обвинительного акта (этот документ сохранил для нас позднеантичный историк философии Диоген Лаэртский) заключался в том, что Сократ «вводит новые божества»[73].

Что же здесь имеется в виду? Да именно сократовский «демоний», «божественный голос». «Что это за голос такой странный? – рассуждали афиняне. – Ни у кого его нет, а у Сократа есть. Получается, что он общается с какими-то собственными богами, которых больше никто не знает. А это запрещено: полисная религия предписывает чтить только тех богов, которых почитает весь полис»[74]. В общем, хотим мы того или не хотим, но, выходит, Сократ был казнен именно за то, что у него была совесть?

Как «действовал» сократовский «демоний» – об этом достоверных сведений практически нет; видимо, сам философ не очень-то распространялся на сей счет. В источниках в основном встречаем общие фразы, как например, у Ксенофонта: «Многим друзьям своим он заранее советовал то-то делать, того-то не делать, ссылаясь на указание божественного голоса, и, кто следовал его совету, получал пользу, а кто не следовал, раскаивался»[75]. Известен, пожалуй, только один конкретный пример – да и то со слов самого Сократа, ставших известными Ксенофонту. На суде Сократ мог бы построить свою защиту так, чтобы его не приговорили к казни. Достаточно было самую малость покривить душой, говорить в оправдательной речи то, что было бы приятно судьям, – и над ним бы сжалились. Но, по словам мыслителя, «демоний» запретил ему делать это[76]. И он на суде произнес речь абсолютно бескомпромиссную, даже гордую, чем во многом и подписал себе смертный приговор.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука