На следующий день ребенок, вместо школьных занятий, с самого утра направился в ближайший полицейский участок, где стал просит помощи и защиты от родителей, которые унижают его честь и достоинство. Как это не покажется странным, но там к такому известию отнеслись с огромным вниманием, вызвали нерадивых, говоря больше, злобных опекунов-воспитателей, привлекли их к ответственности и благополучно оформили передачу сына отцу.
Дальше потянулись нервные, тревожные времена, когда родители делили не только имущество, но и ребенка, где в конечном итоге более влиятельные и состоятельные отчим и мать смогли создать предпосылки, в которых несовершеннолетний ребенок – сын своей матери! – даже своим детским умишком смог осознать, что достаток рядового майора много ниже штабного полковника, и, долго не думая, беззастенчиво совершив очередное предательство, где выставил уже отца идиотом, переметнулся обратно, завоевав себе необходимые преимущества, Аронова же Павла полностью лишив всякого смысла дальнейшей жизни.
Подходило начало заседаний суда, где должны были провести разбирательство и полицейскому должны были озвучить приговор, вынесенный в связи с причинением телесных повреждений злодею-любовнику. Накануне проведения слушаний его вызвал к себе Погосов – который, кстати, испытывал к участковому некоторую симпатию – и участливо так спросил:
– Ты, Паша, как, в тюрьму-то хочешь?
– Да, в принципе, не хотелось бы, хотя, если честно, мне сейчас все равно да и Вам, думаю, тоже: работник из меня теперь, скорее всего, станется «некудышный», а тащить на себе ставшую ненужной обузу, предположу, будет Вам ни к чему, тем более что и до этого-то со мной были одни только проблемы, а сейчас еще и это уголовное дело…
– Все, что ты сейчас сказал, это, конечно, правильно, – продолжал не быть безучастным полковник, дружелюбно поглядывая на хотя и, действительно, «проблемного», но очень преданного и грамотного в профессиональном плане сотрудника, – но не стоит всех считать бессердечными. Я, поверь, не такой уж скотина и отлично помню, сколько всего нам пришлось пережить, плечом к плечу продвигаясь к достижению цели, направленной на борьбу с преступностью. Сейчас же, в столь критической ситуации, я тоже не хочу оставаться в стороне и должен в твоей судьбе принять хоть какое-то действенное участие, но для этого ты должен меня выслушать и прямо сейчас дать ответ на одно мое предложение.
Здесь офицер замолчал, дожидаясь, что же скажет ему подчиненный. Тот не заставил себя долго ждать и тут же спросил:
– Что от меня требуется?
– Ты можешь мне не поверить, – начал руководитель голосом в основном твердым, но тем не менее сохраняющим волнительные оттенки, – но мне стоило большого труда убедить этого «бравого» военного офицера, чтобы он отозвал свое обвинение и чтобы у тебя появилась возможность рассчитывать на условный срок заключения. Однако, как, надеюсь, ты понимаешь, он требует кое-что и взамен.
Опять полковник прервался, проверяя, не потерял ли его сотрудник способность к логическим размышлениям. И на этот раз его ожидания не остались обмануты, и Павел, приподняв левый уголок верхней губы, задался вопросом:
– Чтобы я добровольно выписался с нашей, общей с женой, квартиры и куда-нибудь съехал?
– Не просто куда-нибудь, – нахмурился Геннадий Петрович, выражением лица показывая, что ему также неприятно то, что он сейчас говорит, – а уволился из органов и покинул пределы Москвы: только в таком «ключе» они согласны пойти тебе на уступки. По большому счету я и сам не вижу другого выхода, ведь если тебя осудят, то все равно автоматически произойдет увольнение, но там еще последует и «посадка», грозящая насильственным «переездом», да, думаю, ты и сам прекрасно все понимаешь.
– Хм, – ухмыльнулся Аронов, прекрасно понимая, что полностью проиграл эту, изначально бывшей неравной, предательски проведенную схватку, – и куда же я должен уехать?.. Хотя, если быть до конца честным, мне уже теперь все без разницы и я готов принять их условия, тем более что, как я понимаю, мне просто не оставили выбора. Однако у меня есть один вопрос: до пенсии мне осталось чуть более месяца, как они прикажут быть с этим, немаловажным скажу, обстоятельством, тоже хотят добить до-последнего?
– Нет, это обстоятельство им хорошо известно, – не смог сдержать облегченного выдоха, руководитель подразделения, предполагавший несколько более жесткий характер протекания этой беседы, – и их интересует только жилплощадь, поэтому они – прости меня Господи! – разрешают тебе выйти на пенсию, но рапорт на увольнение при этом пишешь немедленно, «добивая» необходимый остаток отпуском и больничными. Вот такая у нас получается расстановка… ты как, с ней согласен?