Полисексуал

решил сохранить содержание и стиль повествования Ев-гения – от первого лица, лишь только «причесав» рукопись в литературном отношении и иногда снабжая материал необхо-димыми комментариями, как от лица самого Евгения, так и от лично моего.

И ещё одно – в рукописи Евгения, где речь часто идёт о де-лах, далёких от моей компетенции, например, музыкальных, танцевальных, ресторанных и аналогичных, прошу заранее про-стить меня за возможные неточности при их описании. Это как у одного известного писателя (не буду называть его фамилии!) есть фраза: «В церковь вошёл поп, махая паникадилом». Потом этот писатель везде, где мог, извинялся за эту фразу – паникадилом-то называется огромная висячая люстра в церкви, а не кадило! Ну не был тот писатель специалистом в церковных делах, и всё тут!

9

ДЕТСТВО

Зовут меня – Евгений Станиславович Ропяк, я родился 17 мая 1973 года в городе Тбилиси, тогда столице Грузинской ССР, те-перь – республики Грузия. Отец мой – Станислав Ропяк, сотруд-ник Министерства культуры Грузинской ССР, этнический поляк, каковых в Грузии проживает достаточно много. Мать – Екатерина Церетели – грузинка, княжеского рода, между прочим, – школь-ная учительница, преподаватель английского языка.

Отец мой закончил знаменитое тбилисское хореографическое училище, где учился в классе великого танцовщика и балетмей-стера Вахтанга Чабукиани. После окончания училища некоторое время он работал в балетной труппе Тбилисского театра оперы и балета им. Захария Палиашвили, после чего в 1973 году перешёл

Министерство культуры.

не зря упоминаю о Тбилисском хореографическом учили-ще и о балетной труппе театра – злые языки утверждали, что там процветал гомосексуализм. Не обошли эти языки и великого ба-летмейстера, директора училища – Вахтанга Чабукиани. Да что – злые языки, весь Тбилиси знал о пристрастии любимого всеми танцовщика к красивым и сильным «активным» парням.

Не избежал этого пристрастия и мой отец – сначала мне каза-лось, что он просто подражал своему кумиру, но потом уж я по-нял, что это было у него собственным душевным пристрастием. Но в те времена гомосексуализм наказывался по 121 статье УК «за мужеложство». Великого кумира не тронули, а отец мой «за-гремел» в 1975 году на пять лет. Мама моя, женщина верующая и очень строгих нравов, подозревала отца в «педерастии», но, как говорят – «не пойман – не вор», и она мирилась со своими подо-зрениями.

А когда всё вскрылось, опозоренная княжеская дочь, разве-лась с отцом. Меня она стала воспитывать в повышенной стро-гости, запрещала даже интересоваться отцом, а особенно тем, за что его посадили. Сказала как-то, что за связи с «врагами наро-да». Потом уже я видел этих «врагов народа» и даже знакомился с ними, и мне они, что греха таить, нравились. Правду же о моём

10

отце я тогда же узнал от этих же «врагов народа». И хотя всё моё свободное время мама пыталась занять иностранными языками и музыкой, меня неотвратимо тянуло ко всему, что было связано с сексом.

Всё началось с литературы, с того же Апулея, которого, по его же словам, в юности охотно читал сам Пушкин. Потом пошли «са-миздатовские» (а иначе в то время и не могло быть!) «Графиня Гамиани» Альфреда де Мюссе, «Лука Мудищев» Баркова, «Баня» кого-то из Толстых. «Золотого осла» Апулея я всерьёз не мог вос-принять в мои юные годы – секс с животным, а тем более таким вульгарным, как осёл, претил мне. Но, тем не менее, книга эта, проверенная веками и тысячелетиями, распалила моё сексуаль-ное воображение. «Лука Мудищев» несколько покоробил меня своей гротесковой грубостью и похабщиной, но свою лепту в дело моего сексуального воспитания внёс. «Баня» ничего ново-го мне не привнесла, кроме некоторого отвращения к грубому сексу противного толстого барина с примитивными девками – Фроськой, Наташкой и Малашкой. Но вот «Графиню Гамиани», я читал и перечитывал, смакуя каждый эпизод. Не в одном своём сновидении я становился участником сексуальных сценок с со-блазнительной графиней!

Особенно запечатлелись в моей памяти сцены группового секса графини и её лесбийской партнёрши Фанни с целой свитой придворных. Но вот конец новеллы, где графиня и Фанни приня-ли яд и умерли, упиваясь как своими страданиями, так и муками друг друга, мне не понравился. Зачем им было травиться, погуля-ли бы ещё – до старости ещё было вон как далеко!

Но, вообще де Мюссе – молодец! Недаром очевидцы расска-зывали, что когда великого Виктора Гюго спросили, кто самый лучший писатель Франции, тот, твёрдо ответил: «Альфред де Мюссе», но поспешно добавил: «второй по величине!».

Но вот я набрёл на трёхтомник в золочённых переплётах – лю-бимую книгу ильфопетровского Васисуалия Лоханкина – «Муж-чина и женщина». Тома-то эти, оказывается были в нашей до-машней библиотеке, но тщательно скрывались от меня идейной княгиней-маменькой. Увидев золочёные толстенные тома, я по-

11