Политбюро и Секретариат ЦК в 1945-1985 гг.: люди и власть

С этого момента противники Ш. Р. Рашидова в Москве и Узбекистане стали раскручивать «бухарское дело», где главной фигурой стал Первый секретарь республиканского ЦК. Как установил Ф. И. Раззаков, который является одним из признанных знатоков данной темы, на фигуре Ш. Р. Рашидова тогда сошлись интересы двух очень мощных команд. С одной стороны, «ферганцев» в самом Узбекистане, давно лелеявших мечту вернуться во власть, утерянную ими еще в середине 1950-х годов. А с другой стороны, московских чекистов из самых высоких кабинетов, включая главу КГБ генерал-полковника В. М. Чебрикова и двух его заместителей — Г. Ф. Григоренко и Ф. Д. Бобкова, — которые возглавляли 2-е Главное Управление и 5-е Управление КГБ СССР. Сам же Ю. В. Андропов, дав прямую команду начать уже «узбекское дело», рассчитывал поквитаться с самим Ш. Р. Рашидовым за его отличную от «тройки» позицию по Афганистану, которую он никогда и не скрывал, и за членство в «команде» К. У. Черненко, продолжавшей вставлять ему палки в колеса.

При этом, затевая «узбекское дело», сам генсек вынужден был опираться в борьбе с Ш. Р. Рашидовым именно на «ферганскую» группировку, поскольку она всегда соперничала с «самаркандцами». И в этом деле ему очень пригодились именно «птенцы» из гнезда генерал-лейтенанта Е. П. Питовранова, начинавшие с ним работать после войны либо в Узбекистане, либо в ГДР. Речь прежде всего идет о генерал-лейтенантах Ф. Д. Бобкове и Л. Н. Мелкумове, о генерал-майоре В. А. Головине, который в конце августа 1983 года сменил последнего на посту председателя Узбекского КГБ, и генерал-лейтенанте И. А. Маркелове, который в начале августа того же года сменил генерал-полковника Г. Ф. Григоренко на обоих его постах. При этом последнего, не проявившего «особого рвения по службе», вообще спровадили из КГБ на пост замминистра общего машиностроения СССР, которым тогда был назначен О. Д. Бакланов[1255].

После того как за «бухарское дело» крепко взялись ушлые «питоврановские птенцы», оно быстро переросло в «узбекское», и вскоре Ю. В. Андропов вызвал к себе Ш. Р. Рашидова и ознакомил его с этим делом. После разговора с генсеком, который состоялся в конце августа 1983 года, по свидетельству его помощника А. М. Александрова-Агентова, «Рашидов вышел из его кабинета бледный, как бумага»[1256]. А уже в начале сентября «узбекское дело» из республиканского КГБ было передано в Прокуратуру СССР, где им занялся небезызвестный «армянский клан» в составе начальника Управления по надзору за следствием и дознанием в органах внутренних дел Прокуратуры СССР генерал-лейтенанта юстиции Г. П. Каракозова и двух старших следователей по особо важным делам T. X. Гдляна и А. И. Карташяна. Именно эти отпетые головорезы в прокурорских мундирах уже после смерти Ш. Р. Рашидова раздуют из «узбекского» «хлопковое дело», которое станет одним из важных инструментов очернения партии и развала всего Советского Союза.

1 сентября 1983 года Ю. В. Андропов провел заседание Политбюро и уже на следующий день улетел на отдых в Крым, на госдачу в Нижнюю Ореанду[1257]. Весь сентябрь он отдыхал на море, а затем, по свидетельству М. С. Горбачева[1258], перебрался на дачу «Дубрава-1», расположенную в горах, которые он любил больше, чем море. Здесь, как пишет тот же М. С. Горбачев, «настроение у него было прекрасное», но буквально «через два-три дня» пришло известие, что «со здоровьем Юрия Владимировича стало совсем плохо», но «что там произошло и как он простудился — все эти медицинские детали описаны у Чазова». Но дело в том, что у самого Е. И. Чазова «все эти медицинские детали» описаны крайне туманно. По его версии, которую позднее поддержал и генерал-полковник КГБ В. Ф. Грушко[1259], во время прогулки в лесу «уставший Ю. В. Андропов решил посидеть на гранитной скамейке в тени деревьев. Как он сам нам сказал позднее, он почувствовал озноб, почувствовал, как промерз, и попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду. А на второй день у него развилась флегмона». Однако, как верно заметил профессор А. В. Островский, эта ходячая версия не выдерживает никакой критики, поскольку «флегмона — это не следствие простуды, а результат заражения», а значит, она понадобилась Е. И. Чазову «не для объяснения причины ухудшения состояния здоровья Ю. В. Андропова, а для сокрытия причины его заражения»[1260].