Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы

«Прочти-ка поскорее показания Какурина-Троицкого и подумай о мерах ликвидации этого неприятного дела. Материал этот, как видишь, сугубо секретный: о нём знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть Тух[ачев]ский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии… Эти господа хотели, очевидно, поставить военных людей Кондратьевым-Громанам-Сухановым. Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия, — таков баланс. Ну и дела…

Покончить с этим делом обычным порядком (немедленный арест и пр.) нельзя. Нужно хорошенько обдумать это дело. Лучше было бы отложить решение вопроса, поставленного в записке Менжинского, до середины октября, когда мы все будем в сборе.

Поговори обо всём этом с Молотовым, когда будешь в Москве»[80].

Письмо Сталина показывает, что он хорошо понимал, что дело о «военном заговоре» сфабриковано в ОГПУ. Чем иначе объяснить благодушную готовность «отложить решение вопроса» ещё на несколько недель, оставить «заговорщиков» на свободе, несмотря на «предупреждение» Менжинского об опасности? Вероятнее всего, Сталин и не собирался арестовывать армейских генералов. Как и в случае с Калининым, по отношению к военным это была «профилактическая» акция. Последующие события подтвердили это. Вернувшись из отпуска в Москву, где-то в середине октября 1930 г. Сталин, Орджоникидзе и Ворошилов провели очную ставку Тухачевского с Какуриным и Троицким. Тухачевский был признан невиновным[81].

Однако высказанная Сталиным в сентябрьском письме Орджоникидзе идея о «террористической деятельности» лидеров «правого уклона» оставлена не была. Забросив (несомненно, по приказу Сталина) разработку «заговора военных», в ОГПУ сфабриковали показания о «террористических планах» «Промышленной партии», а также некоторых сторонников «правого уклона». Соответственно на руководителей «правых», прежде всего на Бухарина, возлагалась моральная ответственность за поощрение «терроризма», подготовку заговоров с целью физического устранения Сталина. Вернувшись в Москву, Сталин заявил об этом по телефону Бухарину. Бухарин 14 октября 1930 г. ответил эмоциональным письмом: