Форсированная индустриализация, коллективизация и ликвидация «кулачества», осуществляемые в 1929–1930 гг., принесли стране неисчислимые бедствия. По данным комиссии Политбюро, изучавшей в конце 1980-х годов материалы о сталинских репрессиях, в 1930–1931 гг. 356,5 тыс. крестьянских семейств общей численностью 1680000 человек были высланы в Сибирь и на Север в лагеря ОГПУ и в так называемые трудовые поселения[110]
. По оценкам В.П. Данилова и Н.А. Ивницкого, 200–250 тыс. семей (т.е. около миллиона крестьян), не дожидаясь репрессий, бежали в города и на стройки, ещё примерно 400–450 тыс. семей (около 2 млн. крестьян) были выселены по так называемой третьей категории (в пределах своей области) и также, потеряв своё имущество, в большинстве ушли в города и на стройки[111]. Коллективизация и раскулачивание существенно подорвали производительные силы деревни. Уже в 1931 г. в ряде регионов ощущался голод, принявший в последующие два года катастрофические масштабы.Индустриальные скачки, непомерное наращивание капитальных вложений в тяжёлую промышленность, игнорирование экономических рычагов управления и массовые репрессии против специалистов, вызвавшие волну так называемого «спецеедства», падение дисциплины на производстве привели к кризису в промышленности[112]
. Этот кризис особенно беспокоил руководство страны. Поэтому в конце 1930—начале 1931 года в экономической политике стали проявляться тенденции, позволяющие говорить о некоторой корректировке откровенно репрессивной политики. Этот новый курс, который Р.У. Девис назвал «миниреформами»[113], складывался постепенно как цепь отдельных непоследовательных и противоречивых решений. Причём затрагивали «миниреформы» лишь промышленность, оставляя в неприкосновенности насильственную политику, проводившуюся в деревне.Суть «миниреформ» составляли попытки активизировать экономические стимулы развития производства, преодолеть «военно-коммунистические» методы управления индустрией. Официально были осуждены теории скорого отмирания товарно-денежных отношений и введения прямого «социалистического» продуктообмена. Деньги и материальные стимулы объявлялись долгосрочной основой для создания новой экономики. Однако наиболее явно и ощутимо новые тенденции проявились в осуждении массовых репрессий против инженерно-технических работников, в государственной поддержке авторитета хозяйственников, осуществлявшейся под лозунгом «укрепления единоначалия».
После серии решений, которые касались отдельных конкретных случаев ущемления прав хозяйственников и реабилистов, Политбюро в середине 1931 г. приняло ряд достаточно кардинальных мер. 10 июля 1931 г. Политбюро одобрило два постановления, которые существенно меняли положение специалистов и в какой-то мере ограничивали права ОГПУ в целом. Первое под названием «Вопросы ОГПУ» предусматривало, что ОГПУ не имеет права на аресты коммунистов без ведома и согласия ЦК ВКП(б), а на аресты специалистов (инженерно-технический персонал, военные, агрономы, врачи и т.п.) без согласия соответствующего наркома (союзного или республиканского), причём в случае разногласий между наркомами и ОГПУ вопрос переносился на разрешение в ЦК ВКП(б). Постановление предусматривало также, что «граждан, арестованных по обвинению в политическом преступлении», ОГПУ не имеет права
Второе постановление под названием «О работе технического персонала на предприятиях и об улучшении его материального положения» содержало развёрнутую программу юридической и политической реабилитации специалистов. Постановление состояло из двух частей: строго секретной, проходившей под грифом «особая папка», и секретной, которая рассылалась на места всем партийным, государственным и хозяйственным руководителям. В закрытой части было записано всего два пункта, имевших, однако, принципиальное значение: