Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2

Сошлюсь снова на Кривицкого, поскольку, как мне представляется, он попытался в своей книге дать ответы, на вопросы, волновавшие и волнующие до сих пор не только граждан бывшего Советского Союза, но многих в других странах. Не все его ответы выглядят обоснованными, поэтому в ряде случаев они нуждаются в соответствующих комментариях. Но и эти комментарии также не должны восприниматься как исчерпывающие. По крайней мере, база для выяснения истины по этим проблемам имеется достаточно обширная и во многом хорошо исследованная.

Итак, Кривицкий утверждает:

«Каким образом были получены эти признания? Ничто в такой степени не озадачивало Запад, как этот вопрос. Ошеломленный мир наблюдал, как создатели Советского государства бичевали себя за преступления, которые не могли совершить и которые были очевидной, фантастической ложью. Вопрос, почему они каялись, все еще интригует западный мир. Однако этот факт никогда не был загадкой для тех из нас, кто работал внутри аппарата Сталина.

Хотя факторов, повлиявших на то, что эти люди выступили на суде со своими признаниями, было несколько, главное, что заставило их каяться, была искренняя убежденность, что этим они оказывают последнюю возможную для них услугу партии и революции. Они принесли в жертву и свою честь, и свою жизнь ради защиты ненавистного им режима Сталина, потому что он давал им слабую надежду, что светлое будущее, которому они посвятили свою молодость, все же наступит»[865].

Кривицкий считает этот фактор самым важным, в конечном счете определявшим поведение подсудимых. С ним солидарны и некоторые другие историки и даже писатели, отразившие в своих произведениях трагедию этих людей. Достаточно вспомнить хотя бы получивший в свое время широкий общественный резонанс роман А. Кёстлера «Слепящая тьма», где выведен образ старого большевика, Рубашова, дающего заведомо ложные признания. Нить рассуждений этого «стального» большевика по поводу признательных показаний на процессе такова: «Одни молчали, страшась пыток, другие надеялись, что их помилуют, третьи хотели спасти родных, которые оказались в лапах у глеткиных (Глеткин — следователь, допрашивавший главного героя романа Рубашова — Н.К.). Лучшие молчали, чтоб на пороге смерти выполнить последнее партийное поручение, то есть добровольно приносили себя в жертву… Они погрязли в собственном прошлом, запутались в сетях, сплетенных ими же по законам партийной морали и логики, — короче, все они были виновны, хотя и приписывали себе преступления, которых на самом деле не совершали. Они не могли возвратиться назад. И вот уходили за пределы жизни, разыгрывая ими же начатый спектакль. От них не ждали правдивых слов. Они сами вырастили Главного режиссера и на пороге смерти, по его указке, скрежетали зубами и плевались серой… Но для него со всем этим было покончено. Он сыграл свою последнюю роль»[866].

Что же, мотивы поведения на суде раскрыты впечатляюще. Но главная посылка автора о выполнении «последнего партийного поручения» все-таки с исторической точки зрения, в сопоставлении с фактами представляется не вполне убедительной.