Р. Конквест, конечно, прав, подчеркивая «извилистость» террора, но он, на мой взгляд, ошибается, когда утверждает, что репрессии носили чуть ли не беспорядочный характер и не направлялись против определенной части данной общественной группы. Напротив, «великая чистка» была глубоко продуманной и хорошо рассчитанной по времени и этапам системой мероприятий. В конечном счете цель ее была вполне определенна — уничтожить всякую реальную и потенциальную оппозицию политике Сталина. А угрозы своему курсу вождь видел с разных сторон. К тому же — и это необходимо подчеркнуть особо — Сталин, очевидно, не без оснований полагал, что заговоры с целью его физического устранения являются вполне реальной опасностью, а не какой-то чисто гипотетической возможностью.
В контексте сказанного вполне объяснимо, что свои взоры он обратил на те силы, которые были в состоянии реально осуществить цели вероятного заговора. Такими силами выступали армия и сами органы государственной безопасности. И он решил провести генеральную чистку в армии и в этих органах. Сейчас, по прошествии семи десятилетий, трудно, если вообще возможно, с полной исторической достоверностью доказать или опровергнуть идею о военном заговоре против Сталина и его режима. Да, это несколько выходит за рамки моей работы, поскольку требует самостоятельного исследования. По данной проблематике как в нашей стране, так и за рубежом, имеется обширная литература как мемуарного, так и исследовательского плана. В своем изложении я буду опираться на эти материалы, приводить различные версии и точки зрения, сопоставлять их друг с другом, с тем чтобы сделать свои собственные выводы. Эти выводы, разумеется, также носят характер исторической версии и никак не претендуют на то, чтобы считаться бесспорными и убедительными. Однако в рамках общей политической биографии Сталина они совершенно необходимы, поскольку без них невозможно дать адекватную оценку многим страницам жизни вождя.
Итак, вопрос о военном заговоре. Прежде всего замечу, что возможность такого рода заговора выглядит, на мой взгляд, достаточно реальной, чтобы ее рассматривать не в качестве какого-то параноидального бреда мнительного вождя, а как один из вариантов, который Сталин не мог не учитывать в своих расчетах. То, что у вождя к началу 1937 года вполне созрела мысль о существовании серьезной оппозиции его политическому курсу среди высших военных руководителей страны, не вызывает сомнений. Своеобразным подтверждением служат следующие его слова: