Политическая история Первой мировой

Тезис Кертмана до него высказал, кстати, академик Тарле. Он также считал, что союз Германии с Англией неизбежно делал бы Германию «солдатом Англии на континенте» с перспективой войны против России постольку, поскольку Россия-де была связана союзом с Францией.

Если Евгений Викторович здесь что и доказал, так только то, насколько вредной и неестественной для России была её ориентация на Францию. Ведь без союза с Францией не могло быть и резкого ухудшения отношений с немцами.

А возможный союз немцев и англичан? Что ж, это был бы не лучший для России вариант, но и не смертельный. Конечно, при англо-немецкой «связке» России, например, были бы заказаны пути в Персию и ещё кое-куда…

Ну и что?

Нам нужен был иной путь – в глубь России, в глубь себя…

ОБЪЕКТИВНЫЕ условия для сближения Англии и Германии имелись, однако не на той базе, которую подразумевала Такман, да и сам Чемберлен. Чемберлен раз за разом считал, что возможно «генеральное соглашение между Германией, Англией и Америкой». Однако смысл имело бы лишь соглашение Англии и Германии против Америки.

Как бы то ни было, Англия развивалась естественно. И хотя она крепла за счёт колоний, но из своего дома она сама выходила во внешний мир. Германия тоже развивалась и крепла, используя внутренние силы прежде всего собственного народа. Это же можно было сказать и о других народах Земли, кроме…

Кроме двух – еврейского, саморассеявшегося по планете, и американского. Америка создавалась как своего рода «чёрная дыра», в которую проваливались части разных народов, всемирные ресурсы и золото… И своими успехами Америка была обязана чужим народам как минимум не меньше, чем собственному.

За океаном начиналась какая-то своя жизнь, но она не столько помогала жизни остального человечества, сколько обкрадывала и обсасывала её. Взамен этот странный, неестественный «народ» слишком часто не отдавал ничего, кроме выползающего из его «чёрной дыры» лицемерия, обрастающего золотой и стальной чешуей. Даже великие открытия американцев, меняющие к лучшему жизнь человека, делались нередко в чисто американской манере: наобум, но настырно и с размахом. Гудийр, например, отыскивая способ вулканизации резины, перепробовал полторы тысячи вариантов наугад, вплоть до подмешивания в смесь супов!

Да, Америка вырастала в великую державу и за счёт собственных усилий, но… Но вряд ли можно отрицать, что Англия и Германия оказались наиболее развитыми странами мира благодаря качествам самих английского и немецкого народов. Обе нации имели право сказать: «Мы развили нашу Родину сами, даже если средства для этого брали у других!». Американский же человеческий «коктейль» мог лишь драчливо заявлять: «А пошли вы все к чёрту!», потому что Америка развивалась в условиях искусственных, тепличных и уже поэтому неестественных.

Объединение англо-немецкой европейской естественности против еврейско-американской искусственности дало бы могучий потенциал развития нового мира. Но этим-то подобное объединение и было опасно для наднационального Капитала, всё более усиливающегося.

А что же Россия?

Россия, развивающаяся хотя и медленно, с задержками и просчётами, но развивающаяся тоже за счёт естественных, внутренних факторов, могла бы стать в англо-германском мире той третьей опорой, которая окончательно придала бы устойчивость подлинному прогрессу человечества.

Возможна была и иная последовательность: вначале германо-русский союз, затем присоединение к нему Англии. И если и был в таком возможном раскладе «четвёртый лишний», так это Франция. Хотя и для Франции могло бы найтись достойное её место.

Речь здесь, конечно, о капиталистическом союзе, но при реализации общего европейского блока даже в капиталистическом формате мир мог бы развиваться в сторону благоденствия, потому что такой блок исключал бы европейскую войну, будучи к тому же объективно антиамериканским.

В том-то и была загвоздка!

Мешала делу и дурацкая политика России – дурацкая как по отношению к прочности европейского мира, так и по отношению к будущему России.

Когда Чемберлен нащупывал возможности союза с Рейхом, Вильгельм II сообщил об английском предложении Николаю II и поинтересовался, что он может получить взамен от России, если откажется от «английского варианта». Было ясно: Вильгельм хотел знать, не отойдет ли Россия от ориентации на Францию.

Увы, советчики царя почти поголовно говорили на смеси нижегородского с французским, так что на письмо кайзера никакой русской положительной реакции не последовало. А Вильгельм тут, похоже, душой не кривил, потому что к России тянулся… Недаром даже Бисмарк в период своего канцлерства был недоволен слишком частыми визитами Вильгельма к русскому двору.