Рассматривая понятия «монокультурная коммуникация» и «межкультурная коммуникация», следует учитывать, что 1) отношения чужеродности традиционно связаны в основном с межкультурным общением и 2) согласно современной трактовке, межкультурная коммуникация может рассматриваться в узком и широком смысле. Под межкультурной коммуникацией в широком смысле понимается общение между представителями разных лингвокультурных сообществ; в узком смысле межкультурная коммуникация рассматривает также особенности общения в рамках одной страны, даже внутри разного рода структур и организаций. Л. В. Куликова отмечает, что «межкультурный» момент возникает в этом случае в связи с разницей возраста, профессий, интеллектуального «багажа» коммуникантов, манеры поведения и выбора языковых средств (например, употребление жаргонизмов, профессиональной лексики, языковая грамотность и т. д.) [Куликова, 2004б: 29–30]. Иными словами, в рамках одной лингвокультуры также возможны отношения чужеродности, поскольку «своя» культура не является гомогенной средой и в ней тоже присутствует компонент «чужого». Задействуя различные парадигмы, на это указывают в своих исследованиях Б. Вальденфельс, используя термин «“Чужесть” внутри Родного мира» [Вальденфельс, 1995: 81]; Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский, говоря о том, что в русской культуре «чужими» по отношению к народу считали себя, например, представители интеллигенции [Лотман, Успенский, 1982: 121]. А. Шюц выделяет специальную категорию – «чужак». В качестве «чужака» может выступать, с одной стороны, иммигрант; с другой стороны, это может быть претендент на вступление в члены закрытого клуба, предполагаемый жених, желающий быть допущенным в семью девушки, сын фермера, поступающий в колледж, обитатель города, поселяющийся в сельской местности, «призывник», уходящий на службу в армию [Шюц, 2004: 533]. М. Эделман, говоря о международных конфликтах (international conflicts), обращает внимание на то, что и «внутри» наций также существуют многообразные и конфликтующие группы [Edelman, 1971: 12]. В каждой из приведенных ситуаций мы говорим о «чужом», но обстоятельства и способы отнесения его к этой категории для каждого случая специфичны.
Интерпретация «чужого» всегда опосредована «своей» позицией. Исходя из утверждения Х. Баузингера о том, что «чужое» является субъективной категорией и, соответственно, чуждо всегда только конкретному лицу [Bausinger, 1988], цит. по: [Куликова, 2004б: 52–53], необходимо иметь четкое представление о том, к какой группе принадлежит адресант, что позволяет определить контекст общения и проанализировать коммуникативно-прагматическую реализацию замысла отправителя дискурса. Индикатором отношений чужеродности могут выступать дейктические средства. П. Чилтон предлагает модель измерений дейксиса относительно «себя» как точки отсчета, которую, на наш взгляд, можно рассматривать как подтверждение факта существования «разных чужих» (рис. 2).
Как отмечает П. Чилтон, дейксис задает определенный центр и используется для обозначения своеобразного «якоря» (anchor), позволяя говорящему (или пишущему) четко определить свою позицию и позицию «чужого». Так, местоимения «мы», «наш», «нас» (
Рис. 2. П. Чилтон. Измерения дейксиса
На оси