Политическая лингвистика

Включенный телевизор давно уже стал постоянным фоном жизни. Пожар останкинской башни доказал, что ТВ – наркотик. Когда прервались передачи, многие вздохнули с облегчением, обрадовались отдыху от «ящика». Но подавляющее большинство взвыло, у людей началась типичная ломка.

Но властям удобны теленаркоманы. Потому-то башню так торопливо чинили. Если телевидение – наркотик, его следовало бы запретить. Или резко сократить употребление и жестко контролировать.

Наркотики были и сто, и тысячу лет назад. Но гашиш курили шейх и шах, кокаин нюхали поэтессы, богема, узкий круг. Если и случались трагедии, то трагедии отдельной личности, но не общества. Теперь это государственная проблема. Теперь это – дети, солдаты, школьники, студенты – сотни миллионов.

Когда произошел этот скачок мировой наркомании? Не синхронно ли с развитием ТВ?

В анализируемой части вновь активно используются разнообразные стилистические фигуры, особенно антитеза, инверсия, риторические вопросы, парцелляция.

В концовке рассматриваемой статьи интенсивное и (что особенно важно) неконтролируемое обществом развитие современных средств массовой информации метафорически представляется как стихийное бедствие, в борьбе с которым государство имеет право пойти на чрезвычайные, но необходимые для спасения людей меры.

Нужна цензура. Как контроль спиртного, как санитарный контроль продовольствия. Нужна цензура, которая не имеет права запрещать критику властей, но препятствует национальной духовной катастрофе.

Разговоры о демократии, о правах человека (журналиста) мало уместны. Пока река течет, где положено, – живи как хочешь. Но когда она поднимается на двадцать метров, никакой демократии никому уже не надо. Даже принудительную эвакуацию общество не воспринимает как насилие над личностью.

Представленные материалы показывают, что даже в относительно небольшой публикации может быть использована не одна доминантная модель, а несколько последовательно сменяющих друг друга моделей, каждая из которых может рассматриваться как доминантная для соответствующего раздела текста. Каждая из этих моделей акцентируется за счет применения разнообразных стилистических фигур (антитеза, лексические и иные повторы, инверсия, риторические вопросы, парцелляция), интерстилевого тонирования с использованием просторечной и жаргонной лексики (ломка, «ящик», потаскуха, таращит глаза) и использования метафор в сильных позициях текста (эпиграф, первые и последние фразы структурных частей текста, концовка текста).

Акцентированию метафоры очень способствуют ее интертекстуальные связи: в начале текста это не только эпиграф, но и полемика с участниками телепередачи, посвященной памяти А.Д. Сахарова, а также ссылки на слова и невербальную реакцию знакомых автору телезрителей. Во второй и третьей части статьи яркими приметами интертекстуальности становятся ссылки автора на ведущие темы материалов СМИ в предшествующие недели: эпидемию «коровьего бешенства» в Европе, пожар в Останкинской телебашне, стихийные бедствия. В статье используются прецедентные тексты в форме прямой и несобственно прямой речи, в форме описания содержания реплик (ведущий Шустер гостю поддакивал, неудобных вопросов не задавал), применяется частичный повтор цитаты из эпиграфа, а также трансформированные цитаты: «Сахаров (в подлиннике – Пушкин) – это наше все» (по Апполону Григорьеву); «Что такое хорошо и что такое плохо» (по Владимиру Маяковскому). Читатель обнаруживает в тексте упоминания прецедентных ситуаций (пожар в Останкинской телебашне, эпидемия коровьего бешенства) и прецедентных имен (Сахаров, Елена Боннэр, Горбачев, Чикатило).