мифологический – действие становится результатом нахождения нетривиальной логической схемы, подсказанной образами мифологического символьного пространства (79);
4)
магический – действие становится результатом логически отысканной системы мифических символов.
В том случае, когда пространство, в котором действует символическая система, сужено, сложные варианты принятия решений не могут быть реализованы (возможно, в силу «квантовости» мыслительного процесса – ограниченности числа элементарных мыслительных актов в процессе принятия решения), и «идеальными типами» по данной схеме становятся обыватель (число логический метод) или инфантил (чисто эмоциональный метод принятия решений).
Миф создает не только свою логику, но и свою обыденность, которая вся пронизана чудесным. Мифическая отрешенность «есть отрешенность от смысла, от идеи повседневной и обыденной жизни. По факту, по своему реальному существованию действительность остается в мифе тою же самой, что и в обыденной жизни, и только меняется ее смысл и идея» (80). И в этом отношении обыватель и инфантил – крайне близкие психологические типы, соответствующие низким уровнем контроля собственного бессознательного. Только с расширением символьной системы обыватель может обособиться от инфантила и превратиться в «человека экономического», человека инженерного мышления. Для инфантила же такое расширение будет гибельным, ибо его реакция на внешние раздражители окончательно запутывается в хитросплетениях безотчетных душевных метаний.
Для магический и мифологической схемы принятия решения заведомо требуется более широкое символьное пространство. Обе эти схемы интересны для нас тем, что допускают управляемость (возможность устойчивых эмоциональных реакций в случае воздействия на область мифо-символического). Именно поэтому обе схемы имеют отношение к политическому процессу, который как раз и предусматривает такое воздействие. При этом «человек магический» участвует в политике скорее эмоционально (в надежде на магию вождей), «человек мифологический» – скорее рационально, выбирая свой политический миф.
Последний вариант соотносится с политическим методом принятия решений, с «человеком политическим», закрепляющим свои интересы и ценности в системе символов, установок, навыков групповой психологии, соответствующих культуре (субкультуре) (см. подробнее Гл. II). Но кроме этого, данный вариант принятия решений может расцениваться также и как научно-творческий, если иметь в виду дальнейшее расширение символической системы за счет увеличения обеих составляющих символического поля в процессе получения образования и жизненного опыта (становление самости). В мифологическом варианте преимущество будет отдано мифо-символическому полупространству, в научно-творческом – логико-символьному.
Человек магический и человек политический в значительной степени объединены способностью к социально значимым религиозным и мифологическим переживаниям.
В религии таинство зачастую связано с привычной физиологической потребностью (питанием, работой, половой активностью). Точно также в мифе любое действие может приобретать сакральный смысл, а в политических мистериях самый примитивный ритуал освещается необыкновенным эмоциональным воздействием на его участников. Миф вносит в рутинные действия и быт ту самую динамику, о которой говорилось выше. Он стимулирует действие и сам становится этим действием. Демифологизация, таким образом, есть обездвижение социума через угнетение мифических и магических типов принятия социально значимых решений.
При всей кажущейся внешнему наблюдателю «неотмирности» мифа, он остается формой освоения действительности, сходной с философией, поскольку сохраняет внутренние мотивы к саморазвитию и обращается к глубинным основам бытия. Именно через миф осуществляется связь с «конечными ценностями» – чем они богаче, тем дальше прослеживается социальная динамика.
А.Ф.Лосев пишет: «В мифе бытие зацветает своим последним осмыслением; и мифом сознательно или бессознательно руководится всякая мысль, в том числе и философская. Но – философский миф есть нерасчлененная и бессознательная стихия опытно ощущаемого бытия. И философия только и заключается в осознании этого мифа и переводе его в область мысли. Если мы сумеем обрисовать этот изначальный пра-миф, пра-символ данной философии, мы поймем в ней такое, чего не может дать никакая логика и что сразу предопределит собою все внелогические, а, следовательно, и типологические особенности данного философствования». Но «необязательно, чтобы философ рассказывал или даже просто понимал свои исходные мифические интуиции. Философия, как таковая, существует и без этого» (81).
Лосев говорит о методологии познания, отличной от принятой в рационалистической науке. Он стремится понять исток, чтобы выявить мифологическое имя той или иной философской концепции. Точно такую же методу мы можем взять на вооружение для того, чтобы узнать «мифологическое имя» политика или политической партии.