Многомерность присутствия религиозных рефренов в публичной политике – от связанных со сферой взаимоотношения человека с Трансцеденцией до институционализированных форм политической активности – расставляет акценты эпистемологического порядка, без которых невозможно теоретическое объяснение современных социально-политических процессов. Изменение логики понимания модернизации в сторону нелинейности, когда видение ее перспектив потеряло свою однозначную нормативность и представляет собой широкий спектр ценностных вариаций [Инглхардт, 2010, с. 172], обусловливает поливариативность цивилизационного ракурса исследований. С одной стороны, последний также несет на себе отпечаток просвещенческой парадигмы, с другой – все громче звучат голоса, настаивающие на том, что «культура имеет значение» [Culture matters… 2000] и что цивилизационная специфика различных типов обществ накладывает отпечаток на алгоритмы политических процессов в обществе. В данных параметрах религия как наиболее устойчивая часть цивилизационной идентичности позиционируется в основании геополитических сценариев. Данный подход характерен и для зарубежных, и для отечественных исследователей11
, предлагающих методологическую базу для анализа современного социально-политического развития, его динамики, системных и структурных последствий как долговременного процесса. Один из важнейших теоретических векторов исследования взаимоотношений религии и политики – судьба традиционных теорий секуляризации: сложившаяся модернизационная парадигма исследования воздействия религиозного фактора на общество и политику, настаивавшая на том, что постепенно «религиозное мышление, практика и религиозные институты утрачивают свое значение» [Wilson, 1966, p. 14], перестает удовлетворять эпистемологическим запросам современности и параметрам реальной жизни, отражающим противоречия между политическим метанарративом Модерна и плюрализмом современности12. Даже такой сторонник теории секуляризации, как П. Бергер, отмечает, что «если ранее мы говорили o процессе секуляризации и утрате иллюзий социума как тенденции долговременной и неизбежной, то сейчас ей на смену приходит тенденция десекуляризации, основанная, в частности, на переоценке социальной значимости религии» [Berger, 2001]. Одновременно все императивнее становится установка, что «нельзя исключать из публичной сферы религиозные или самобытные культурные мотивы и источники для формирования законодательства и общественной этики» [Вклад Представительства Русской Православной Церкви… 2011], а возрождающаяся роль религии в ряде случаев кажется весьма конструктивной и способной актуализировать, дополнить и в дальнейшем развить многие ставшие неэффективными светские концепции общественного развития [cм.: Лебедев, 2007, c. 35].Трагическое происшествие в Париже в январе 2015 г., столкновения между светским и религиозным на поле искусства, деятельность ИГ и многие другие прецеденты стали катализатором напряженного обсуждения пределов демократических ценностных рамок политического развития и переосмысления ценностных контекстов индивидуального и коллективного бытия в политических параметрах. Эти сюжеты стимулируют дискуссии вокруг политико-правовых принципов светскости и свободы совести как в отечественной политической науке, так и в среде российских религиозных деятелей.
Следует также отметить направление политических изысканий, посвященных проблеме модернизации и секуляризации в исламском мире, особенно соотношения ислама и демократии. В российском политическом знании эта тематика приобретает не только теоретическое, но и практическое значение, связанное с многоконфессиональным устроением российской цивилизации [см.: Кудряшова, 2012; 2003; Наумкин, Моххамад, 2013; Наумкин, 2010; Почта, 2012 и др.].
В настоящее время не сформировалось единого подхода к определению основных понятий новых концептуальных объяснительных схем: «десекуляризация», «ресекуляризация», «контрсекуляризация», «постсекулярное»13
и т.д., однако данная тенденция так или иначе находит свое отражение во всех современных концептуальных подходах о роли религии в трансформации общества как за рубежом, так и в России. Значимое направление в отечественных исследованиях – одновременная возможность существования множественных секуляризаций и десекуляризаций [Агаджанян, 2012; cм. также: Узланер, 2012; Каргина, 2014], зависящих от таких переменных, как масштаб трансформации (от нескольких институтов до всего общества); институциональный механизм распределения власти между религиозным и светским акторами; способ приведения этих механизмов в действие; идеологии, легитимирующие эти механизмы.