Читаем Политическая наука №4 / 2013. Старые и новые идеологии перед вызовами политического развития полностью

Это была попытка обращения к закономерностям действия человеческого сознания, проявляющимся в создании идеологий, – закономерностям, которые не связаны с каким-либо конкретным классом или исторической эпохой. Такой антропологический (а не политико-теоретический) подход видит в культуре и идеологии универсальные элементы в эмпирическом исследовании человеческих социумов.

Диалектический антропологический подход пытается преодолеть противоречия марксистского (ложное сознание) и нормативно-либерального (универсально-индивидуалистические принципы гуманизма) отношения к идеологиям, представляя механизм выработки идеологического знания как стремление к лучшему будущему.

Антропологический взгляд на идеологию пытается преодолеть характерную для западной теоретической мысли традицию логоцентризма, фрагментация которого породила универсальную идею этноцентризма. Тем самым фрагментирующаяся западная культура стала мыслиться как единственно универсально значимая. По мнению Ж. Дерриды, в качестве одного из последствий логоцентризма можно рассматривать тенденцию игнорировать идеологическое значение семиотического, но не вербального поведения [см. об этом: Derrida, 1998]. Ее значение было выявлено в ходе исследования особенностей фашизма. Оказалось, что именно невербальные проявления идеологии фашизма (политическая хореография, символика, ритуалы) дают возможность выявить многие специфические черты данной идеологии, позволявшей ей овладевать массами [Griffin, 2002, p. 21–43]. Антропологический подход к фашизму смог интерпретировать его как своеобразную светскую религию со своей литургией, культом и священными местами. Это позволило показать, что его целью была не власть как таковая, а «антропологическая революция», направленная на создание нового человека в новом культурном контексте [Gentile, 2004].

Справедливости ради следует отметить, что значение семиотического невербального поведения в современном обществе (и в нетоталитарных идеологиях) не столь сильно и очевидно в сравнении с традиционными обществами. Фрагментация культурного мира Модерна требует огромных (по сути – тоталитарных) усилий, чтобы отстроить единое символическое пространство, узнаваемое за рамками речевых конструкций.

Следует особо подчеркнуть, что антропологический подход пытается быть «над схваткой», объединяя материализм и идеализм на иных основаниях. При этом амбиции антропологов простираются гораздо дальше анализа несемантических образцов культуры и их идеологического наполнения. В последнее время предпринимаются попытки проследить взаимосвязь между культурой и геномом человека, делая предположение, что генетический потенциал человеческой психологии способен проявиться только в созданных для этого культурных условиях [Ridley, 2003].

«Очарование» генетики настолько велико, что породило уже ставшую знаменитой теорию мемов как когнитивного эквивалента биологических генов, при этом концепт мема одновременно получил развитие как в эволюционной теории, так и в теории познания [Blackmore, 1999]. Делается предположение, что бесконечная репликация мемов позволяет человеку приспосабливаться к любым культурным трансформациям так же, как генетический код сохраняет живучесть организма в меняющихся физических условиях.

Все это открывает захватывающие перспективы сравнительного анализа генетической и мемотической сущности человека, который может поднять на новый уровень дискуссию о человеке как биологическом существе, наделенном сознанием, в рамках которой проблема соотношения культуры и идеологии является важным, но частным вопросом.

***

Последовательное углубление теоретической рефлексии идеологий привело к тому, что в начале XXI в. идеологии стали мыслиться едва ли не как полноправные элементы политической теории как таковой.

Признание неизбежности идеологии сопровождается отказом от автоматических обвинений в ее «ложности». Во всех сколько-нибудь влиятельных направлениях современной политической теории обнаруживается тот или иной идеологический след. Последний не является результатом некоторой сознательной запрограммированной тенденциозности, а, скорее, отражает очень широкий контекст теоретической политической рефлексии: философский, методологический, культурный, политический, социальный, экономический и т.д. Более того, понимание идеологического воздействия на политическую теорию позволило последней овладеть более изощренными способами рефлексии, которые дают возможность по-новому проблематизировать политическую реальность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Кино / Театр / Прочее / Документальное / Биографии и Мемуары
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство