Политическая наука №4 / 2014. Массовый фактор в современной политике

Анализировавший подходы к описанию масс в европейской и в российской научной традиции Г. Чернов отмечает отсутствие в ее исследованиях системного подхода и терминологическую путаницу [Чернов, 2009].

Наиболее распространенным является подход, неявно отождествляющий массу с толпой7, имеющей весь набор признаков, атрибутированных ей классиками социальной психологии: эмоциональность, иррациональность [Ле Бон, Канетти и др.]. В первой половине прошлого века они констатировали формирование нового типа социума и объяснили, как индустриализация и урбанизация изменили общественные процессы, что привело к формированию «массового человека» и возникновению авторитарных и тоталитарных режимов.

Суть подобного понимания массы ярко сформулировал Ортега-и-Гассет: «Толпа – понятие количественное и визуальное: множество. Переведем его, не искажая, на язык социологии. И получим “массу”. Общество всегда было подвижным единством меньшинства и массы. Меньшинство – совокупность лиц, выделенных особо; масса – не выделенных ничем. Масса – это средний человек. Таким образом, чисто количественное определение – “многие” – переходит в качественное… Сегодня весь мир становится массой» [Ортега-и-Гассет, 2002, с. 17–18]. Подобное определение массы вполне естественно для свидетелей разворачивания автократических режимов, которые занимаются социальной инженерией, направленной на выведение «человека-винтика», мало отличимого от его соседа в силу сходства их духовного мира и потому легко заменяемого.

В наши дни отечественные исследователи, в развитие представлений М. Фуко и Ж. Деррида [Фуко, 1996; Деррида, 2004], занимающиеся анализом деятельности власти по формированию дискурса, направленного на управление социальной и политической инициативой, вводят понятие массовизации. Массовизация определяется как возрастание программирующего воздействия различных политических технологий на деятельность политических институтов, участие масс в политических процессах, преимущественно через формирование их стандартов и стереотипов с укреплением определяющей роли эмоциональных компонент: «Массовизация политического участия сопровождается персонификацией политического процесса, эмоциональным отношением к знаковым политическим фигурам. Такое участие ситуативно, изменчиво, определяется сиюминутными требованиями…» [Коробков, 2001, с. 13].

Б. Дубин противопоставляет политическую массовизацию модернизации: «В России последнего десятилетия мы имеем дело с процессами массовизации социума без модернизации его базовых, модельных институтов. Массовые феномены, в основном связанные с потреблением… не завершают модернизацию ведущих институтов, а замещают ее… Апеллируя к “большинству”, “массе”, “всем как один”, претендующая на монополию власть осуществляет силовую блокировку социальных и культурных программ и образцов действия возможных конкурирующих кандидатов в элиту, которые… могли бы способствовать возникновению форм “общества”, в смысле – гражданского общества, конкурентного рынка, добровольной кооперации, полицентричной и динамичной культуры» [Дубин, 2006].

Явления, зафиксированные в подобных описаниях масс, противоречат как самой идее демократии участия, так и всем рассуждениям о возрастании массовых запросов на участие в политическом процессе, поскольку программирование масс исключает отрефлексированный политический выбор, основанный на реальном учете интересов населения. Вместе с тем роль масс в принятии решений меняется – она заметно усилилась по сравнению даже с прошлым веком: современность показывает нам множество примеров как прямого вторжения масс в политику, так и институционально-оформленных попыток. В связи с этим рассмотренная выше трактовка массы как толпы представляется для обществ с элементами демократии неполной и непродуктивной.

Это означает, что принципиально важно отличать массовое общество от общества, в котором меньшинства или альтернативные массы могут самоорганизовываться. Под массовым обществом понимается «общество без множества организованных социальных групп и групп интересов, в котором изолированы и выкорчеваны лица, не интегрированные в сообщество, и которое поэтому уязвимо к призывам экстремистских и антидемократических элит» [Foundations of comparative politics, 2010, p. 217]. Собственно, именно это отличие, характеризующее возможность бесконфликтного наличия среди масс групп, ориентированных на иные установки или принципы, является признаком, отличающим общество с процветающей ксенофобией и авторитаризмом от общества с развитой политической культурой.

Условная схема, отражающая наличие и коммуникацию масс, их элит, СМИ и взаимодействия их со структурами открытого демократического общества, изображена на рис 1. Мы предполагаем априорную возможность вхождения в несколько масс одновременно, а гипотетическую интенсивность коммуникации фиксируем через ширину соответствующих стрелок. Элиту мы здесь понимаем в том смысле, который задал ей А. Грамши, сведя ее от управляющих к идеологам.