Политическая преступность

Этим отношением между гениальностью и неврозами (почти всегда дегенеративными) можно объяснить, почему народы, ультраконсервативные в политике и религии, могут давать великих революционеров в других областях человеческой деятельности. Таким образом семиты, оказывавшие в древности наиболее упорное сопротивление римскому владычеству и произведшие две великие религиозные революции – христианскую и магометанскую, в настоящее время благодаря старчеству расы являются ультраконсерваторами в политике, но в других отраслях человеческой деятельности не перестают давать таких революционеров, как Неандер, Клоотц[13], Кремье, Спиноза, Гейне, Маркс, Лассаль и прочие.

У нас в Италии, в Венето и Тоскане, среди чисто консервативного и пропитанного клерикализмом населения тоже встречаются новаторы вроде Трецца, Ардиго, Марцоло, Фузиньери, Кардуччи. Наоборот, народы чисто новаторские, каковы южные американцы и русские, не давая крупных религиозных и научных революционеров, быстро осваиваются с революционными идеями, занесенными извне.

Таким образом, социализм и принципы итальянской уголовной школы находят себе последователей преимущественно в России.

Во Франции, в Италии и в Южной Америке, где так часты возмущения, настоящих крупных революционеров в области политики и науки встречается очень немного.

Это странное противоречие объясняется, по нашему мнению, тем, что хотя старые расы и наиболее склонны к нервным болезням и гениальности, но то и другое проявляется среди них только у небольшого количества индивидуумов, тогда как массы, истощенные старческим маразмом, оказываются более склонными к постоянству традиций и мизонеизму.

Молодые народы, напротив того, не измученные избытком цивилизации, менее противостоят новшествам, но зато благодаря отсутствию кровосмесительных браков, обломков старого дворянства и проявлений старческого маразма расы менее страдают и от неврозов, менее дают сумасшедших и революционеров.

Связью сумасшествия с гениальностью и новаторством объясняются подражательные эпидемии сумасшествия и самоубийства, возникающие иногда во время бунтов и революций, придавая последним характер крайней жестокости и бессмыслия.

Эскироль заметил, что политические потрясения «усиливают деятельность всех интеллектуальных способностей человека, возбуждают самолюбие и увеличивают число сумасшедших». Так, начиная с 1789 года и во все время Французской революции количество самоубийств и сумасшествий было громадным.

Те же явления повторились и в 1831, 1832 и 1848 годах в Париже.

Тяжелые для Франции 1870–1871 годы равным образом вызвали эпидемию сумасшествий, так как, согласно сведениям, собранным с 1 июля 1870 по 31 декабря 1871 года, во Франции было зарегистрировано до 1800 свежих случаев помешательства.

Рамос Мейха, составивший историю Аргентинской конфедерации, приписывает частые революционные вспышки в Буэнос-Айресе, особенно в 1816 году, настоящей эпидемической истерии, проявившейся многими кровавыми эпизодами и жестокостями, напоминающими Парижскую Коммуну. То же самое повторилось и в 1820 году, когда в Буэнос-Айресе в течение нескольких часов произошло три бунта и были последовательно провозглашены и низвергнуты три правительства.

Одновременно с политическими потрясениями в Аргентине, особенно при тирании президента Росаса, господствовало нервное настроение, граничившее с безумием. Мания человекоубийства, поддерживаемая алкоголизмом и доходящая до некрофагии, а с другой стороны – болезненное обожание Росаса, которое заставило его сторонников окрашивать в красный цвет (Rozas — красный) все предметы домашнего обихода.

За периодами болезненного возбуждения при массовом сумасшествии, так же как и при индивидуальном, следуют периоды полной прострации. Но как те, так и другие носят на себе особый характер, соответствующий причине, которой было вызвано сумасшествие. Характер этот отражается и на бредовых идеях. Так, в 1848 году во Франции одна сумасшедшая считала себя «матерью республики», обязанной освободить политических арестантов и разорвать цепи деспотизма; другая – честная работница и хорошая мать – бегала по улицам крича: «Долой религию! Истинные пастыри рода человеческого суть Робеспьер, Прудон и Ледрю-Роллен!»

Беспристрастный очевидец, состоявший секретарем военного министерства Парижской Коммуны, так описывает деятельность этого министерства. «С одиннадцати часов утра до семи вечера, – говорит он, – к нам беспрестанно являлись депутации офицеров, жалующихся на генералов; солдат, жалующихся на офицеров; избирателей и избранных, жалующихся на выборы. Особенно надоедали избиратели. Один из них требовал постройки особого театра, в котором бы мог петь “Марсельезу” его сын – мальчик, так хорошо певший этот гимн, что дрожь пробирала».

Беррон говорит о нелепых идеях некоторых вожаков Коммуны. Россель, например, предлагал разбить пруссаков, уничтожив предварительно версальскую армию, и все это с одним батальоном.