Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.

В результате ограничения издательской деятельности литературных организаций и их массовой ликвидации в литературной среде создалась тяжелая обстановка. Так была подготовлена почва для эпохального постановления 1932 г. «О перестройке литературно-художественных организаций» и создания единого Союза советских писателей. Эта «перестройка» была направлена на унификацию и централизацию политической цензуры.

Монополия государства на средства массовой информации как основа политической цензуры (на примере радиовещания)

В основе всей концепции радиопропаганды лежит, прежде всего, природа канала передачи информации, что и определяет суть ее специфики. М.И. Ромм писал в своих воспоминаниях о том, что И.В. Сталин на просмотре одного из фильмов А.Б. Столпера ужасно возмутился, услышав закадровый голос диктора: «Что это за загробный мистический голос я слышу все время?» После этого в течение многих лет было запрещено включать в документальные фильмы дикторский текст. Исключение было сделано по специальному разрешению Сталина только для привычного голоса Юрия Левитана[640]. Вопрос: почему? Ответ не так-то прост, как кажется. Согласно последним исследованиям Института мозга, сила воздействия голоса без изображения на подсознание человека велика, это воздействие обладает уникальными свойствами и особенностями. Они использовалась древними религиозными сектами, такими как древнегреческие пифагорейцы, в некоторых ответвлениях иудаизма, ислама, где во время богослужения жрец, учитель, священник произносили слова учения не на виду у аудитории, а находясь за ширмой или занавеской. Как подчеркивает в своих записках о кинематографе Ю.М. Лотман, видеть говорящего – значит понимать, что мы слышим мнение одного конкретного человека, с которым мы можем не соглашаться. Голос-невидимка претендует на большее – на абсолютную истину, как говорится, на истину в последней инстанции. Психологи утверждают, что в раннем детстве, когда человеком командуют больше всего, ребенку меньше приходится видеть говорящего взрослого, находящегося часто слишком высоко над его головой или за его спиной. Все эти обстоятельства еще раз доказывают авторитарные свойства невидимого голоса, придающего содержанию речи оттенок бесспорности и директивности. И здесь важны, прежде всего, интонации говорящего, тембр его голоса, действующего больше внушением, чем логикой и аргументами[641], и действительно, создаваемые средствами радиожурналистики и радиоискусства звуковые художественные образы играют огромную роль в формировании социальной психологии общества, моральнонравственных критериев, эстетических и этических норм.

Эти необыкновенные свойства «великого говорящего» были гениально распознаны В.И. Лениным и его окружением буквально с первых шагов технического развития радио в России, сначала в качестве военного средства (радиобомбы, оперативная связь), а затем как мощного идеологического орудия партии, так называемого «митинга миллионов», которому даже в самые тяжелые для советской власти дни оказывалось предпочтение в государственном финансировании[642]. Здесь большевиками учитывались два важнейших фактора – с одной стороны, особая русская привязанность и предрасположенность к устной речи, которую так тонко подметил еще Морис Палеолог[643], с другой – огромная территория России, а также большой процент малообразованных людей.

История формирования государственного пропагандистского канала весьма примечательна, поскольку развитие радио как средства связи, его информационного и творческого потенциала совпало с процессом становления сталинского режима. С одной стороны, не надо было ломать старые традиции и формы. С другой, как нечто совершенно новое, радио в своей и содержательной, и организационной основе очень чутко впитывало все атрибуты тоталитарной власти. Вот почему «чудо XX века», действительно зарождавшееся как народная трибуна и мощное культурное средство, трансформировалось в «постоянно бубнящую черную тарелку»[644], символизирующую сталинскую эпоху. Эта история особенно показательна с точки зрения понимания происшедших в этот период необратимых деформаций, которые сделали всю систему социокультурных ценностей советского общества незыблемой.