Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.

На политический характер цензуры и стремление вторгнуться непосредственно в творческий процесс, профессиональную сферу и частную жизнь граждан указывал М. Федотов, давая советской цензуре следующее определение: «Цензура родовое понятие. Оно охватывает различные виды и формы контроля официальных властей за содержанием выпускаемых в свет и распространяемой массовой информации с целью недопущения или ограничения распространения идей и сведений, признаваемых этими властями нежелательными или вредными. Контроль осуществляется в зависимости от вида средства массовой информации (печать, телевидение, радиовещание, кинематограф). Необходимо различать цензуру, налагающую запрет на обнародование сведений определенного рода, и цензуру, вторгающуюся в творческий процесс»[3]. Вот почему попытки ограничить понятие «советской цензуры» только деятельностью государственных цензурных учреждений без учета изощренных форм и методов различного рода воздействия и контроля малоплодотворны. В определении границ понятия «советская цензура» большую роль сыграло получившее широкое распространение определение М.-Т. Чолдин – «всецензура»[4]. Отсутствие четких законодательных основ, диктат партийных органов, царившая в бюрократической среде атмосфера вкусовщины и патронажа приводили к тому, что любое произведение могло быть объявлено идеологически вредным. Поэтому понятие «советская цензура» не отражает в полной мере все аспекты политико-идеологического контроля, осуществляемого посредством партийно-государственной системы в различных формах. Термин «всецензура», возникший как калька с английского языка, учитывающий монополизацию всех сфер духовной и культурной жизни и проявление подавления любого инакомыслия в крайних формах, наиболее адекватен термину «политическая цензура» и представляет собой идеологическую властную систему, являющуюся частью политики и политической системы общества.

При этом идеология как важнейшая составляющая политической системы объективируется во всех сферах государственной и общественной жизни – от законов и инструкций до СМИ и пропаганды, включая культуру, искусство, образование, создавая политическое пространство или систему пространств. Если в демократических системах вторжение идеологии в культурно-образовательную среду минимально или совсем отсутствует, то в тоталитарных государствах ее влияние бесспорно и реализуется в качестве культурной политики, осуществление которой является ведущей задачей политической цензуры. В этом контексте идеологическое руководство, выраженное в партийных директивах, указаниях и конкретных цензурных вмешательствах, рассматривается нами как основное условие функционирования политической цензуры. Следует заметить, что сферы, на которые распространялось руководство партии, не ограничивались идеологически направленными областями деятельности. Политическая цензура вторгалась в технику и естествознание, подвергая запрету труды ученых и естествоиспытателей целых научных направлений. Однако наиболее очевидно это проявлялось в гуманитарной сфере, культуре, образовании и искусстве, где развитие было обусловлено и ограничено государственной культурной политикой. В рамках последней вырабатывались критерии политической цензуры.

Сущность культурной политики государства тоталитарного типа определяют партийно-государственные органы, деятельность которых направлена на формирование основанных на идеологических канонах концептуальных представлений о месте и роли культуры в жизни общества, о должном состоянии культурной (художественной) жизни. Они определяют приоритетные направления культуры, ограничения, запреты или, напротив, поддержку в различных формах и проявлениях (идеологической, моральной, материальной, финансовой и пр.) для творческих коллективов, отдельных представителей культуры, деятельность и творчество которых совпадает или не противоречит официальной доктрине. Всепроникающим характером политической цензуры можно объяснить то, что стабильно невысокие на протяжении всей истории количественные показатели штатного состава государственного аппарата цензоров на самом деле не являются объективным свидетельством масштабов соответствующих его деятельности. Существовавшая в стране система тотального идеологического давления и контроля заставляла каждого редактора, каждого завлита, каждого администратора на своем рабочем месте осуществлять цензорские функции. Наконец, самый строгий и опасный цензор находился внутри каждого, заставляя идти на компромиссы, писать «в стол», или рисковать свободой ради возможности быть услышанным через «самиздат» и «тамиздат».