Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.

«Русская Революция открывает перед Россией и перед всем миром новыя широкия и всеобъемлющих перспективы кулътурнаго творчества. Впервые из идеи Единаго Человечества делаются практические выводы. Мечта о соборном строительстве единаго здания мировой культуры может, наконец, осуществиться в действительности и должна принять характер конкретной организационной попытки. Этому делу хочет посвятить себя ВФА. Она связывает словом Академия память о первых источниках европейской культуры, когда науки, искусства и общественность еще были связаны вольностью и законченностью античного миросозерцания. Академия, видящая в свободе общения и преподавания ту естественную атмосферу всякого творчества, в которой только и могут зарождаться и развиваться существенные культурные начинания; Академия относится к философии, как к той хранительнице заветов единства, без которого нет ни единого Человечества, ни единого Общечеловеческого Идеала. В этом именно смысле вся работа академии должна протекать в духе философии и социализма»[576].

Однако неприятие насильственных методов диктатуры пролетариата многими интеллигентами, с одной стороны, и судорожные усилия большевиков, стремившихся удержать власть силой, с другой стороны, приводили к неоправданным репрессиям против тех, кто недавно так горячо приветствовал крах самодержавной империи и победу революции.

Часто для того, чтобы вывести то или иное общество из-под критики, или защитить его от угрозы ликвидации, на его спасение бросались авторитетные партийные и государственные деятели, которые организовывали составление и отправку в соответствующие инстанции рекомендательных писем. «Похлопотать» о судьбе отдельного человека или целой организации – прием, который был широко распространен в советской среде. Патронирование стало одной из отличительных черт советской партийно-государственной элиты. Главным защитником культуры был А.В. Луначарский, к которому поступало огромное количество жалоб не только на притеснения цензурного характера, но и на действия ВЧК[577]. Такими же жалобами был завален секретариат СНК, руководители которого считали необходимым прекратить преследования литераторов. Так, 12 декабря 1919 г. управляющий делами СНК РСФСР обратился к заведующему комиссариатом внутренних дел в Петрограде О. Равичу с просьбой защитить представителей Дома литераторов, который оказывал материальную поддержку полутора тысячам человек – преимущественно старым и больным писателям, ученым и артистам. Из письма ясно, что местное ЧК третировало Дом литераторов для того, чтобы «выбить» из его руководителей верноподданнические признания в лояльности к советской власти[578].

Однако не все писатели уклонялись от сотрудничества с партией или сопротивлялись ей. Полную готовность служить своим творчеством целям политической агитации и пропаганды в области искусства выразила группа футуристов и пролетарских писателей[579]. 7 июня 1920 г. ЛИТО Наркомпроса сообщал, что пролетарские писатели отправлены на фронт для агитации среди солдат. Партия и руководители Наркомпроса с одобрением относились к пропагандистской деятельности футуристов, которая находила выражение в плакатах и стихотворных лозунгах[580] .

Мы уже останавливались на позиции Троцкого и Сталина[581] в отношении вопросов политической цензуры. Только к концу 1920-х гг. окончательно сформировалась концепция литературной политики, о которой в 1927 г. А.В. Луначарский говорил как о наиболее уязвимом месте в позиции партии, где она чувствует себя неуверенно. Эта неуверенность проявилась в том, что литературная политика проводилась неровно – часто непоследовательно и импульсивно. Луначарский писал: «…разумеется, у нас в Наркомпросе не обязательно имеется единая линия; возможно, это объясняется отчасти отсутствием ясных партийных директив»[582].