Наша литература утратила то ведущее мировое положение, которое она занимала в конце прошлого века и в начале нынешнего, и тот блеск эксперимента, которым она отличалась в 20-е годы. Всему миру литературная жизнь нашей страны представляется сегодня неизмеримо бедней, проще и ниже, чем она есть на самом деле, чем она проявила бы себя, если бы ее не ограничивали, не замыкали. От этого проигрывает и наша страна в мировом общественном мнении, проигрывает и мировая литература: располагай она всеми нестесненными плодами нашей литературы, углубись она нашим духовным опытом – все мировое художественное развитие пошло бы иначе, чем оно идет, приобрело бы новую устойчивость, взошло бы даже на новую художественную ступень.
Я ПРЕДЛАГАЮ СЪЕЗДУ ПРИНЯТЬ ТРЕБОВАНИЕ И ДОБИТЬСЯ УПРАЗДНЕНИЯ ВСЯКОЙ – ЯВНОЙ ИЛИ СКРЫТОЙ – ЦЕНЗУРЫ НАД ХУДОЖЕСТВЕННЫМИ ПРОИЗВЕДЕНИЯМИ, ОСВОБОДИВ ИЗДАТЕЛЬСТВА ОТ ПОВИННОСТИ ПОЛУЧАТЬ РАЗРЕШЕНИЕ НА КАЖДЫЙ ПЕЧАТНЫЙ ЛИСТ.
[…] II […] обязанности Союза [советских писателей] по отношению к свои членам. Эти обязанности не сформулированы отчетливо в уставе ССП («защита авторских прав» и «меры по защите других прав писателей»), а между тем за треть столетия плачевно выявилось, что ни «других», ни даже авторских прав гонимых писателей Союз не защищал. Многие авторы при жизни подвергались в печати и с трибун оскорблениям и клевете, ответить на которые не получали физической возможности, более того, личным стеснениям и преследованиям (Булгаков, Ахматова, Цветаева, Пастернак, Зощенко, Платонов, Александр Грин, Василий Гроссман). Союз же писателей не только не предоставил им для ответа и оправдания страниц своих печатных изданий, не только не выступил сам в их защиту – но руководство Союза неизменно проявляло себя первым среди гонителей. Имена, которые составят украшение нашей поэзии XX века, оказались в списке исключенных из Союза либо даже не принятых в него! Тем более руководство Союза малодушно покидало в беде тех, чье преследование окончилось ссылкой, лагерем и смертью (Павел Васильев, Мандельштам, Артем Веселый, Пильняк, Бабель, Табидзе, Заболоцкий и другие). Этот перечень мы вынужденно обрываем словами “и другие”: мы узнали после XX съезда партии, что их было БОЛЕЕ ШЕСТИСОТ – ни в чем не виноватых писателей, кого Союз послушно отдал их тюремно-лагерной судьбе. Однако свиток этот еще длинней, его закрутивший конец не прочитывается и никогда не прочтется нашими глазами: в нем записаны имена и таких молодых прозаиков и поэтов, кого лишь случайно мы могли узнать из личных встреч, чьи дарования погибли в лагерях нерасцветшими, чьи произведения не пошли дальше кабинетов госбезопасности времен Ягоды – Ежова – Берии – Абакумова.
Новоизбранному руководству Союза нет никакой исторической необходимости разделять с прежним руководством ответственность за прошлое.
Я ПРЕДЛАГАЮ ЧЕТКО СФОРМУЛИРОВАТЬ В ПУНКТЕ 22-М УСТАВА ССП ВСЕ ТЕ ГАРАНТИИ ЗАЩИТЫ, КОТОРЫЕ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ СОЮЗ ЧЛЕНАМ СВОИМ, ПОДВЕРГШИМСЯ КЛЕВЕТЕ И НЕСПРАВЕДЛИВЫМ ПРЕСЛЕ-ДОВААНИЯМ, – С ТЕМ, ЧТОБЫ НЕВОЗМОЖНО СТАЛО ПОВТОРЕНИЕ БЕЗЗАКОНИЙ…»[826]
А.И. Солженицын в своем письме не только дал всеобъемлющий анализ и оценку истории советского цензурного диктата в литературе, обозначил апологетов цензуры – партию, Главлит и КГБ, но и предъявил обвинения в фактическом удушении литературы Союзу писателей, послушно выполняющему циркуляры «сверху». Правда, он оставил для новоизбранных членов Правления ССП возможность искупить грехи предшественников и внести соответствующие поправки в Устав Союза. Но ему лучше, чем кому-либо, было известно, что эти призывы останутся без ответа. Вернее, ответом стала развернувшаяся мощная кампания по травле писателя, в то время тяжело больного. Однако резонанс, который был вызван этим впервые прозвучавшим голосом правды, был намного сильнее, чем все ответные шаги власти. В ответ на призыв Солженицына около 80 советских писателей подписали письмо в ЦК КПСС с требованием полностью отменить цензуру. А. Вознесенский не подписал этого письма, т. к. он считал требование полной отмены цензуры нереальным. Вместо этого он выступил с призывом отменить литературную цензуру, не возражая против цензуры экономической и военной. Он также настаивал на том, чтобы в случае запрещения литературного произведения автору сообщали о причинах этого. Он также предложил, чтобы все опубликованные произведения А. Солженицына, включая «Один день Ивана Денисовича», которые до сих пор появлялись только в литературных сборниках и журналах, были изданы отдельными книгами, и была создана комиссия для ознакомления с неопубликованными рукописями Солженицына, в числе которых были рассказы и пьесы, а также два его новых романа «Раковый корпус» и «В круге первом».