Политические мыслители

водеиствие материалистическим учениям, которые, доводя индивидуальное начало до крайних пределов, указывали человеку на личное удовлетворение как на единственную цель его бытия, и тем возмущали лучшие человеческие чувства. Руссо, напротив, требовал, чтобы гражданин жертвовал собой общему делу; любовь к отечеству была для него высшей добродетелью человека; он ставил мужественные и великодушные качества древних в образец изнеженным и измельчавшим современникам, которые, живя среди утонченной цивилизации, искали в ней преимущественно средств для личного наслаждения. Руссо проклинал образование, которое портило нравы, развивая ум, и с умножением жизненных удобств умножало и пороки. Никто, как он, не содействовал возбуждению в обществе той страстной энергии в искании свободы, которая проявилась во Французской революции и которая готова была жертвовать всем для достижения высшего общественного идеала. Все это, конечно, не совсем клеилось с основными началами учения, которое отправлялось от удовлетворения личности, как от абсолютного требования и мерила. Чтобы создать такое общество, о котором мечтал Руссо, надо было идти наперекор природе; надо было, по собственному его выражению, превратить естественного человека, составляющего самобытное целое, в искусственное существо, сознающее себя членом другого, высшего целого. В сущности, это был выход из индивидуализма и переход к идеализму; но этот выход лежал в самом развитии индивидуалистических воззрений: он являлся как необходимое требование логики, а вместе с тем, он отвечал и высшим свойствам человека. Отсюда громадное значение Руссо в истории политической мысли.

Этот патриотический пыл, этот энтузиазм свободы, который воодушевлял женевского философа, нигде не выразился так ярко, как в Соображениях о правлении Польши (Conside'rations sur le gouvernement de Pologne), писанных в 1772 году, по просьбе графа Виельгорского. В Общественном Договоре Руссо логически выводил основные черты правомерного государственного устройства; здесь он хотел показать применение своих начал к действительности и средства упрочить расшатавшееся общественное здание.

Последняя задача, в сущности, не совсем согласуется с первой. Если единственное правомерное основание государства

С. 311

есть общественный договор, в том виде, как его понимает Руссо; если всякое уклонение от неизменных его условий есть разрушение самого союза, то нет сомнения, что все учреждения, не подходящие под эти начала, должны быть безусловно отвергаемы как незаконные. Между тем Руссо вовсе не становится на такую точку зрения. Он отнюдь не советует ниспровергнуть весь существующий порядок и заменить его новым. Напротив, он требует, чтобы сами злоупотребления исправлялись с величайшей осторожностью. Многое притом, в польских учреждениях, ему нравилось как согласное с его началами, и всего более именно то, что поддерживало анархию. Так, он особенно стоит за права местных сеймиков, видя в них лучший оплот свободы. Он требует, чтобы избираемые от них нунции в общий сейм получали обязательные инструкции, со строжайшей ответственностью за каждое произнесенное слово³⁴⁹. Ему хотелось бы даже превратить Польшу в простой союз областей, ибо только федеративная форма соединяет в себе выгоды больших и малых государств³⁵⁰. Точно так же он стоит за конфедерации, которые, по его мнению, спасли свободу Польшей; они кажутся ему верхом политического искусства. Надо только точнее определить случаи, когда они могут и должны составляться. Самое liberum veto Руссо считает высоким правом, от которого никак не следует отказываться. И здесь задача заключается единственно в устранении злоупотреблений. Полного единогласия надо требовать только при обсуждении основных законов государства; для решения же остальных дел достаточно двух третей голосов, а иногда даже простого большинства. При этом общество должно быть ограждено от своевольного нарушения общественных интересов со стороны его членов. Невозможно терпеть, чтобы один человек мог безнаказанно ставить государство в безвыходное положение. Поэтому тот, кто своим голосом остановил общее решение, должен быть, по истечении некоторого времени, когда улягутся страсти, подвергнут строгому суду и ответственности. Если он будет найден виновным, он должен быть предан смерти без всякого милосердия; если же, напротив, окажется, что его мнение клонилось к пользе народа, ему должны быть

С. 312

присуждены пожизненные почести. Среднее между тем и другим не допускается³⁵¹.