Политические убийства

Знаете, о чем я думал при встрече с Владимиром Ивановичем? Как сердце его, совсем недавно перенесшее третий инфаркт, выдержало такой коварный выстрел в спину боевого товарища. Нелегко, страшно тяжко пережить такое! Мне уже доводилось писать: нередко стреляют сегодня в мертвых, а попадают в живых. Самоубийство защитника Брестской крепости Тимеряна Зинатова, о котором некоторое время назад писала «Правда», – тоже ведь результат подобных выстрелов в нашу историю.

Автор «Московского комсомольца» Артем Рондарев в подзаголовке к своему материалу заявил: «Половина написанного о Николае Кузнецове – вранье». Вот так: половина! Вычислил… Ясно же, что эта сенсационная фраза рассчитана на резкий удар по мозгам читателей. Остальное, может, и не очень внимательно прочтут, а это заявление, специально набранное крупным шрифтом, наверняка в памяти останется.

Что же касается остального… О методе, которым пользовался Рондарев, он сам пишет так: «Здесь мы вступаем в область догадок… остается только фантазировать»… В результате получился чудовищный по замыслу и весьма грязный по исполнению коктейль из правды, полуправды и безудержного вымысла. Последний преобладает.

Но при этом – претензии на «открытия», даже если они известны давным-давно. Вот одно из них: НКВД специально и еще задолго до войны готовил Кузнецова к работе среди немцев. Несколько лет он провел за границей и, как писал в одном из своих писем, «особенно крепко изучал Германию». Звоню Рондареву:

– Ведь это письмо, на которое вы ссылаетесь как на открытие, приведено в нескольких книгах еще в 70 – 80-е годы.

– Разве? – искренне удивился он.

Не читал, значит…

Вообще, разговор у нас получился нервный. Надо сказать: еще больше, чем что написал Рондарев, меня поразило, как он это написал. С издевкой, глумливо, доходя до прямой матерщины. Я четко высказал ему свое мнение на сей счет:

– Так нельзя писать о героях, отдавших жизнь за Родину.

– Это мое дело, – ответствовал молодой журналист. – Меня и без вас уже замучили письмами и телефонными звонками, обзывая «негодяем» и «подлецом».

Стало быть, раскусили, поняли люди истинный смысл его творения! Беда только, что творений подобных становится все больше, и вот уже 24-летний сочинитель вносит свой вклад в позорное дело. «Не мог понять он нашей славы. Не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал». Не мог или не хотел понять?..

Нет, конечно же, в истории великой войны, в том числе и связанной с Николаем Кузнецовым, еще немало белых пятен. И тут в поисках истины слово – за честными историками и архивистами. Но ведь мы-то видим совсем другое. Все интенсивнее идет настоящий отстрел наших героев, дабы не осталось никакого святого примера для молодого поколения. Например, «Правда» защищала Зою Космодемьянскую, добившись судебно-медицинской экспертизы, которая окончательно и твердо установила: Зоя есть Зоя. Защищала наша газета от черных наветов и Олега Кошевого. Теперь – Николай Кузнецов. Кто же следующий?

Словно гнусы, слетаются на яркий свет героизма всяческие гробокопатели и осквернители могил. Бесчинствуют в своем святотатстве. Предают издевательству честь и славу нашу. Позор вам и презрение во веки веков!

В петле безысходности

Старый житель Тамбова прислал мне газетную вырезку, где тревожно, будто знак беды, нервной кроваво-красной линией был обведен заголовок: «Безработная покончила с собой». А дальше – краткий информационный текст: «Узнав о том, что стала безработной, покончила с собой 38-летняя работница завода «Тамбоваппарат». Жертва наступающего рынка приняла страшное решение, несмотря на то, что у нее были малолетний ребенок и старушка мать».

Помнится, как нечто далекое, почти потустороннее воспринималось нами в советское время само слово «безработица». Это где-то там, у них. И трагедии, связанные со столь непонятным явлением, – тоже там. Читали, конечно, Маяковского про Бруклинский мост: «Отсюда безработные в Гудзон кидались вниз головой». У них, в Америке! А вот теперь – здесь… Дожили. Сподобились. Дождались.

…Галина, сославшись на то, что болит голова, осталась дома, когда ее мать, прихватив внука, поехала на выходные в деревню. Впрочем, мать и сама видела: с дочерью неладно. Плохо ей. Плохо с тех пор, как известили о предстоящем увольнении. Ходила вместе с внуком в отдел кадров просить за нее, чтоб оставили. Невыносимо было видеть, как мучается. Пыталась успокоить: «Да проживем как-нибудь».

И вот, вернувшись вечером в воскресенье, они застали калитку своего маленького дома запертой. Внук полез через забор, чтобы открыть. Но вдруг раздался его отчаянный крик:

– Мама повесилась!