Политические убийства

Что произошло в небе неподалеку от Мичуринска 11 июля 2001 года в 15 часов 47 минут? Учебный самолет Л-39 чешского производства, управляемый в плановом контрольном полете двумя опытнейшими мастерами, выполнил несколько фигур высшего пилотажа, но внезапно начал резко терять скорость и высоту. Замполит (а в полку по традиции его называют именно так) считает, что, хотя была не одна комиссия и существует целый ряд версий, настоящая причина произошедшей трагедии до сих пор не установлена. Может, двигатель почему-то не смог выйти на необходимые максимальные режимы. Может, как принято ныне говорить, сказался человеческий фактор. Домыслов, по выражению Труфанова, много. Очевидным остается одно – поведение экипажа в последние, самые критические секунды.

Леонид Иванович привез меня потом на место, где упал самолет, и я воочию смог все представить. Луг, посреди которого к сорока дням после гибели товарищей летчики полка успели установить памятный мемориал, не очень-то обширен. Точнее, пожалуй, назвать его лужайкой. И с трех сторон – жилые дома. А село Гавриловка, над которым тогда самолет вдруг начал быстро снижаться, выходит на эту лужайку, и надо было «перетянуть» крайние дома, не врезавшись вместе с тем в стоящие впереди.

Словом, думали пилоты в последний момент не о себе, а о тех, кто внизу, под ними, на земле. Старались им спасти жизнь – и спасли.

Еще один сослуживец полковника Василия Руденко и майора Игоря Мелованова – майор Олег Юдин, дежуривший во время рокового их полета на аэродромном пульте управления, техническим языком изложил свое представление о действиях экипажа:

– Очень резко взяли ручку управления на себя, стремясь не допустить столкновения с жилыми домами. И перетянули через них. Однако в результате произошел аэродинамический срыв, который привел к штопорной полубочке, из-за чего самолет еще больше потерял высоту и сразу же за последним домом столкнулся с землей, не нанеся на земле никакого ущерба.

А Труфанов привел мне такое заключение комиссии: спасательные средства на самолете были исправны, но ими не воспользовались.

– Могли, значит, катапультироваться Руденко и Мелованов? – переспросил я.

– Конечно, могли. Но летчики обычно до последнего стараются не бросать свою машину. А здесь к тому же понятно, куда бы упал самолет…

Сын за отца или отец за сына?

В квартире Руденко на столике, покрытом белой скатертью, стоят рядом два портрета с черными лентами по углу, а между ними, соединяя их, – образ Спаса. Вдова летчика и мать убитого годом ранее сына качает на руках внука, которому на день июльской трагедии исполнилось всего полтора месяца. Назвали Димой, потому что родился в день святого Димитрия, ну и, конечно, в память о брате его матери.

Нина Алексеевна рассказывает, какой радостью для них с мужем стало рождение внука. Хоть немного отвлекло от неотпускающего горя, навалившегося в прошлом году. Говорит, что Василий Иванович радовался так же, как при рождении их первенца Димы. Вот вырос, стал офицером (тоже радость великая для офицера-отца!) – и ушел навсегда.

Могло бы этого не произойти? Наверное. Но при одном условии: если бы Дмитрий Руденко был другим человеком. Ведь с пьяным хулиганом, угрожавшим женщине и ребенку, он, оперуполномоченный уголовного розыска, схватился, будучи не на службе. Так сказать, в нерабочее время. У того был нож, а у лейтенанта Руденко никакого оружия при себе не имелось. Однако он пошел без колебаний.

– Знаю, иначе не мог, – скажет мне потом бывший его начальник по городскому уголовному розыску майор Ермаков. – Человек отвечает не только перед кем-то, но и перед самим собой. Любого можно обмануть, от любого спрятаться. А себя не обманешь и не спрячешься от себя. Отец его так воспитывал.

Сергей Петрович Ермаков в последнее время крепко дружил с Василием Ивановичем Руденко и хорошо знает, что значила для него семья.

– Вы были у них дома? Военный городок рядом с полком, где Нина Алексеевна тоже служит – связисткой. И вот не было дня, чтобы Василий Иванович, если освобождался со службы несколько раньше, не встретил жену. Очень трогательно было это видеть! А как он старался, чтобы дочь Наташа, студентка Воронежской медицинской академии, в связи с рождением сына не отстала в учебе. Специально взял отпуск и возил ее на машине в Воронеж сдавать экзамены. Как переживал за младшего сына Ивана, у которого возникли осложнения в жизни…

Дмитрием он гордился. О нем были прекрасные отзывы по службе. Есть ли большее счастье для отца, нежели повториться в сыне? Это счастье было у полковника Руденко. Было, но оборвалось.

Почему он выхлопотал на кладбище дополнительное место рядом с могилой Димы? Ограду они ставили вместе с Ермаковым, и Василий Иванович сказал ему:

– Это для меня.

Тот замахал руками:

– Нельзя такое говорить!

А я обратил внимание, что в ограде могилы растут две березы. Из одного корня. Они тут и раньше росли – большая и поменьше. Словно мать и дочь или отец и сын.

Впрочем, все это из сферы символически-мистической, нам же надо вернуться в сегодняшнюю земную жизнь.