Политический сыск (Истории, судьбы, версии)

Вместе с Москвой хозяйственной, партийной, рабочей была Москва театральная, музыкальная, пьющая, гулящая — Москва конца 30-х годов. И в ней — светской, распутной — своим человеком был Кузнецов. От него, такого галантного, остроумного, такого лихого «лейтенанта-летчика», а потом делового, но и вальяжного инженера исходило обаяние надежного мужчины, готового быть другом и любовником ярких театральных женщин, способного провернуть дело и вывернуться из непредвиденной ситуации. Он познавал московский театральный бомонд на неисчислимых спектаклях, пирушках и вечеринках. Его видели в Большом на «Евгении Онегине», в Вахтанговском — на «Принцессе Турандот», в оперетте — на «Сильве». Он восторгался ансамблем Эдди Рознера и танцами Славы и Юры Ней в саду «Эрмитаж», пением Утесова, Козина, Юрьевой в Театре эстрады.

Когда Козин начинал свое знаменитое танго «Осень, прозрачное утро», Кузнецов уходил в себя и какие-то минуты был недоступен. И это остро чувствовала та женщина, что была рядом. Минутная недоступность покоряла больше, чем мужская уверенность. А потом он вновь становился все тем же парнем: улыбчивым, раскованным, широким.

Ему стали привычны артистические застолья в «Метрополе» и «Национале». Он мастерски устраивал гулянки и торжественные банкеты в московских квартирах. Душа компании, Кузнецов талантливо закручивал атмосферу флирта и интриги.

На другой день, просыпаясь в постели вместе с утонченной блондинкой-певицей или темпераментной балериной, затевая невинные разговоры о друзьях и знакомых и при этом восхищаясь собеседницей, он вдруг оказывался посвященным в забавные истории, в суждения и оценки интересных людей. И не только из мира писателей и актеров, а из самого сокровенного мира политиков и вождей. Партийные деятели, наркомы, дипломаты и военные «западали» на этих же привлекательных певиц и кокетливых балерин. Ильин знал, на чем заварилась трагедия Кирова — на балеринах Ленинградского оперного. Танцующие любовницы приревновали лидера ленинградских коммунистов к официантке Мильде Драуле и постарались, чтобы ее ревнивый до сумасшествия муж узнал о приключениях ненаглядной жены. А маршал Тухачевский симпатизировал танцовщице из Большого. И об этом, конечно, знали в НКВД.

Партийная, военная, творческая элита и женщины. Симпатия и страсть. А на Лубянке в казенных папках наслаивалась информация из интеллигентских компаний, от политиков и генералов. Кто устоит перед соблазном поделиться сомнениями и переживаниями в минуту теплой расслабленности вслед за наслаждением от новой незнакомки, одарившей физическим и духовным очарованием. Сильные люди хотя бы на несколько часов бросались в этот омут, вспоминая о нем всю оставшуюся жизнь, даже если она сужалась до тюремной камеры или лагерного барака. Кузнецов был своим в этом вертепе страстей, откровений и интриг.

Сведения для Сталина

Лето 1942 года. Украинский город Ровно. Там Кузнецов — он же Пауль Зиберт, пехотный обер-лейтенант, фронтовик, статный и храбрый, два железных креста и медаль «За зимний поход на Восток». Он залечивает раны и поэтому временно в хозяйственной команде. Он знает толк в деньгах, товарах, вечеринках, вине и женщинах.

Ровно — столица оккупированной Украины, город сделок, торговли, военного разврата. Хозяин здесь тот, кто имеет деньги и товар. Зиберт имел и то и другое. На него работали партизаны и разведчики из спецотряда полковника Медведева. Они выскребали вагоны и грузовики, чемоданы и бумажники немецких офицеров и чиновников. Оккупационные и рейхсмарки, драгоценности, французские коньяк и вина, сигареты, галантерея и косметика — все для Зиберта.

На очередной пирушке он столкнулся с человеком Скорцени майором фон Ортелем. Скорцени — легенда, супермен «третьего рейха», человек особого назначения, диверсант и террорист. Его люди — его отражение. Ортель и Зиберт глянулись друг другу, симпатия с первой рюмки. Лихой «пехотинец» и непростой майор.

 — Что делаешь в этой дыре, обер-лейтенант?

 — Служу по хозяйственной части после ранения.

Новая встреча. Рюмка к рюмке и вопрос:

 — Деньги есть, обер-лейтенант?

 — Для вас, майор... Сколько надо?

И вновь застолье — привычный блеск бокалов, обжигающий коньяк «Вье» из Франции, шепот горячих губ и шорох юбок в соседних комнатах. И опять этот парень здесь — Пауль Зиберт. Приятен, черт!

И вдруг:

 — Пойдешь ко мне?

 — Зачем? Я же пехотный офицер.

 — Э, лейтенант, брось! Ты не для окопов.

И дальше слова, обошедшие через десятилетия все исторические повествования: за персидскими коврами поедем! В Москве, на Лубянке, люди Судоплатова, начальника 4-го управления НКВД (разведка, диверсии, террор) оценили слова майора фон Ортеля: это Тегеран, это покушение на «большую тройку», это угроза для Сталина, Рузвельта, Черчилля на тегеранской конференции. И скорее всего — за этим Скорцени.

И в Ровно Зиберт оценил эти слова. И увесисто, как парабеллум, лег на стол тугой бумажник для фон Ортеля.

Женщины Зиберта