Политическое воспитание

— Одолжить его тебе? Зачем? Ты хочешь в нем поселиться? — Но, побоявшись, что Жан подумает, будто он колеблется, тут же добавил, не дожидаясь объяснений: — Во всяком случае, дом твой, когда ты захочешь. Дай мне только время перенести туда кое-какую мебель, там ничего нет. Знаешь, дом не стал лучше со времен старого Жозефа. После войны Жозеф стал слишком стар, чтобы жить там без воды и света. Он поселился у дочери, и я отдал ему мебель. После его отъезда дом стоял запертым. Но если ты хочешь остаться там надолго, я сделаю ремонт. Я так рад, что ты хоть что-то попросил у меня, ты не представляешь, какое это для меня удовольствие.

Жан поблагодарил и сказал, что предупредит Шарля, как только будет знать дату своего отъезда из Москвы.

— Значит, твое решение принято?

— Да.

— Но позволь мне спросить, ты не разорвал с Наташей?

Лицо Жана затвердело:

— Мы не разорвали друг с другом. Это они разрывают нас.

— Ты не веришь, что когда-нибудь ей дадут разрешение?

Жан с горечью рассмеялся:

— Разве я еще верю во что-нибудь? Ладно, спасибо за сторожку. Договорились, я предупрежу тебя. А теперь мне надо идти. Видишь, я стал чуточку русским.

И он действительно расцеловался с Шарлем по-русски. Шарль смотрел, как он удаляется по улице Горького, и ему казалось, что Жан шел, слегка согнувшись, словно нес на своих плечах тяжкий груз, словно на него давила мировая печаль.

9

Жан приехал в Ла-Виль-Элу в конце июня, незадолго до этого туда после родов вернулась Кристина. У Шарля отпуск начинался только после приема 14 июля, и он оставался в Москве, с нетерпением ожидая встречи со своим первенцем, мальчиком, которого назвали в честь деда Эрве. Тем не менее сторожка была убрана, обставлена и имела вполне пристойный вид, когда Кристина, встретив Жана на вокзале, привезла его туда. В течение тех нескольких минут, что он пробыл в Ла-Виль-Элу, где Кристина принимала его в маленькой гостиной, Жан показался ей сильно похудевшим и нервным. Ему не сиделось на месте, он без конца вскакивал, снова садился, вежливо, но кратко отвечал на вопросы Кристины, не желая завязывать разговор, а тем более говорить о своих последних днях в Москве.

«Я все-таки рискнула, — писала Кристина Шарлю в единственном письме, полученном им по диппочте перед отъездом, — спросить, какие новости от его невесты. Так и вижу, как он остановился посреди комнаты и, повернувшись ко мне, бросил: «Моей невесты? Разве она моя невеста?» И рассмеялся, да так странно, что, не скрою, мне стало по-настоящему не по себе. После этого, как ты понимаешь, я больше не задавала ему вопросов о Наташе. Я постаралась устроить его как можно лучше, и он, по-моему, доволен. По крайней мере он не высказывал никаких пожеланий. Я пригласила его заходить, когда ему захочется, чтобы вместе позавтракать или пообедать, но он ни разу не появился. Я одолжила ему велосипед, пока он не найдет чего-нибудь получше. Но мне кажется, он почти не выходит из дому, разве что за продуктами. Три дня тому назад шел дождь, я пошла прогуляться по лесу и дошла до сторожки. Дверь была закрыта, внутри все было тихо. Я постучала, и он тут же открыл мне. Я сказала, что хотела узнать, как его дела, и он пригласил меня войти. Дом был в безупречном порядке, как в день его приезда. Правда, я заметила в комнате карабин и спросила, любит ли он охотиться. «Не знаю», — ответил он. Я все же сказала, что, если это его развлечет, он мог бы пострелять голубей. Он ответил: «Стрельба по голубям нисколько меня не развлечет». В общем-то, это было мило с его стороны, но тон его был так холоден, что мне сделалось неловко. Но не волнуйся, я провела с ним довольно много времени, думаю, почти целый час. По-моему, говорила в основном я, главным образом о Ла-Виль-Элу, о людях, о деревне. Ты ведь рассказывал, что он задавал тебе массу вопросов, я и подумала, что ему это интересно. Но мне казалось, что мысли его витали далеко, быть может, он думал о прерванной работе, потому что когда я вошла, то увидела у него на столе исписанные листки. Я спросила, не пишет ли он воспоминания о Москве. И снова он ответил странно: «Воспоминания. У меня нет воспоминаний».

Не знаю, что ты обо всем этом думаешь. Может быть, твоему другу просто неловко со мной, потому что я твоя жена и мы с ним едва знакомы, а тебя нет. Но, по-моему, здесь кроется что-то другое. Безусловно, когда ты приедешь, тебе лучше удастся его разговорить».

На следующий день после приезда Шарль направился к лесному домику. Дверь была заперта на замок. Через окно в доме никого не было видно. На листке бумаги, который он засунул между стеной и дверью, Шарль написал: «Я приехал вчера и заходил к тебе сегодня утром. Приходи вечером к нам обедать. Мы с Кристиной вдвоем». Около семи часов Жан позвонил в колокольчик у входной двери Ла-Виль-Элу. Казалось, он был в приподнятом настроении и даже возбужден. Он сказал, что все утро провел в лесу, надеясь настрелять голубей, отчего Кристина подскочила, но ему не попался ни один голубь. Кстати, он спросил, нашли ли охотничьи ружья, закопанные в самом начале оккупации.