Политика

Онищенко подходит к двум пацанам. Им лет по семнадцать-восемнадцать. У одного на куртке – круглый значок, что на нем – отсюда не видно.

Курилович говорит:

– Зря Малого послали – надо было идти всем. А то насуют ему и бабки заберут.

Онищенко идет с местными пацанами за магазин. Курилович кричит:

– Малый!

Он не оборачивается.

– Ну что? – спрашивает Малеев. – Где пиво?

– Нету. Они как узнали, что мы с Могилева – хотели отпиздить. Позвать еще здоровых пацанов… я нас еле отмазал. Пришлось отдать деньги.

– Ты что, охуел – все деньги?

– Они обыскивали, повели за магазин и обыскивали.

– Малый, я тебя сейчас убью, на хуй. Надо было самим брать – вдруг бы продали?

Сижу возле палатки, читаю книгу – «Туманность Андромеды». Подходит Малеев.

– Вова, иди-ка сюда. Надо поговорить.

Кладу между страниц закладку, захлопываю книгу, поднимаюсь.

Выходим на поляну. Там – Онищенко, Усаченок, Курилович и Колтакова. Малеев хватает Колтакову за руку.

– Ну что, ебал он тебя или нет?

Она выхватывает руку.

– Не твое дело, понял? И только тронь меня, не дай бог…

– А ты меня не пугай…

– А я тебя не пугаю. Потом сам увидишь…

Колтакова идет к автобусу. Все смотрят на меня. Онищенко противно улыбается. Малеев говорит:

– Ты что, думаешь – самый умный, да? А мы все – дурные?

– А что такое?

– Ничего.

Он резко поднимает руку, я вздрагиваю.

– Не бойся, мы тебя бить не будем. Мы тебя немного поучим.

Курилович кричит:

– Вали его! Темную!

Стучу по двери автобуса. Открывает Классная.

– Елена Семеновна, можно я в автобусе буду спать? Мне что-то в палатке холодно…

– А почему у тебя куртка мокрая? И вся в зелени?

– Это я поскользнулся…

– Ладно, заходи…

На переднем сиденье расстелена газета, на ней – нарезанное сало, вареные яйца, хлеб, соленые огурцы.

Через проход сидят Миша, второй водитель Валера и географичка Прудникова.

Я ложусь на заднее, широкое сиденье.

Классная негромко говорит Мише:

– Хороший ученик… Мать в родительском комитете… Нельзя…

Миша что-то бурчит, шелестит бумагой. Звенят стаканы.

Натягиваю кроссовки. Ноги за ночь распухли, еле влезают. Миша и Классная спят на переднем сиденье, обнявшись. Валера и Прудникова – тоже вместе, через проход. На полу валяются две пустых бутылки от водки.

Я осторожно, чтобы их не разбудить, закрываю дверь автобуса. Холодно. Я застегиваю куртку.

Возле палатки курит Онищенко.

– Привет! – Он сует мне руку, я жму ее. – Ты где спал, в автобусе? Ладно, ты не обижайся за это. Пошли, что-то покажу…

– Затычки?

– Какие, бля, затычки? Ты что, дурной? – Он смеется.

Идем по лесу в сторону шоссе. Онищенко останавливается.

– Дай слово пацана, что никому не скажешь.

– Слово пацана.

– Дай зуб.

Я цепляю ногтем передний зуб.

Он сует руку в карман, достает значок. На нем – Томас Андерс с Дитером Боленом и надпись «Modern Talking».

– Я вчера у пацана купил.

– За сколько?

– За четыре.

– Значит, они не забрали у тебя деньги?

– Нет. Но ты мне зуб дал, что никому не скажешь. Все, пошли назад.

Subway [18]

Перехожу с Охотного ряда на Театральную. Впереди мелькает спина девушки в куртке с нашитыми светящимися полосками, как у гаишников. У стен перехода продавцы трясут визжащими игрушками. Девушка ускоряет шаг, я тоже. Бегу вниз по ступенькам. Впереди меня падает тетка, у нее задирается пальто и юбка, мелькают трусы под колготками. Внизу девушка поворачивает в сторону Тверской. Мне – к Новокузнецкой.

На скамейке сидит пьяная старуха и тупо смотрит на меня. Я иду к середине платформы.

По полу вагона перекатываются жестянки от коктейля Hooch. Напротив меня спит, положив голову на обшарпанный дипломат, бухой мужик. У ободранного металлического поручня – тетка с морщинистым лицом. Рядом с ней на полу два набитых чем-то пластиковых пакета, один с рекламой «МТС», другой – «спасибо за покупку». Между теткой и мужиком втиснулась пьяная девушка. Она то открывает глаза и смотрит под ноги, на грязный пол с прилипшими обрывками бумажек, то опять вырубается.

На Кантемировской тетка выходит. Я пересаживаюсь на ее место, трогаю девушку за локоть.

– Извините…

Подъезжаем к Домодедовской. Я говорю:

– Вставай. Выходим.

– А какая станция?

– Домодедовская.

– Мне до Красногвардейской, вообще-то.

– Ничего, я тебя потом провожу.

– Ладно.

Я веду ее по переходу, потом вверх по ступенькам. «Галерея Водолей» светится синим, МакДональдс – красно-желтым. Два кавказца в цветочной палатке играют в нарды.

– Идти далеко?

– Минут десять.

– Давай на автобусе… Или что здесь, троллейбусы, да?

– И автобусы, и троллейбусы, но сейчас поздно, их не дождешься. Цветочники поднимают глаза от нардов и смотрят на нас. Я веду ее дальше. Молчим. По Каширке проносятся машины.

Возле скопления гаражей-«ракушек» сворачиваем к дому.

– Ну, скоро уже? А то я счас обписиюсь.

– Две минуты. Если так невтерпеж – сядь вон за гараж.

– Не, я так не хочу. Лучше потерплю.

Я часто вижу из окна, как за «ракушками» ссут малолетки – и девки и пацаны. Пацаны стоят, повернувшись к окнам спиной, их лиц не видно, а девки всегда смотрят на окна – видит их кто-нибудь или нет?