Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

Со временем представления о грузине/грузинке сформировались в этнический стереотип благодаря политике, литературе, кино, экономическим условиям и социальным контактам, то есть специфике взаимоотношений между группами людей (Платонов, 2000. С. 288). Ментальные различия легли, например, в основу этнических советских анекдотов. В имперский и советский периоды «грузин» прошел несколько этапов изменения – от романтического образа иного до анекдотического, в котором сфокусировались стереотипы о кавказцах.

Глава II. Россия – Грузия: от политической до литературной постсоветской деконструкции и демифологизации

Посредством циркуляции массы заново присваивают пространство, конституируя себя в качестве субъекта действия. <…> Эти перемещения нередко стоят ужасных страданий, но вместе с тем в них присутствует желание освобождения, не удовлетворяемое иначе, кроме как присвоением новых пространств, где рождается новая свобода.

Майкл Хардт, Антонио Негри (2000. С. 366)

Постсоветский период стал переломным не только в геополитике, но и в научном, и в переводческом, и в литературном процессе. Изменившая политический курс Грузия стала для кого-то предательницей по отношению к России, а для кого-то, наоборот, новой постсоветской страной-ориентиром. В Грузии же по отношению к России открыто и резко зазвучали обвинения в аннексии. Сентиментально-романтический дискурс русской литературы, активно поддерживавшийся в советский период, преобразовался в две параллели, каждая из которых в то или иное время начинает доминировать: прежняя, романтическая, и новая – демифологизирующая. Первая группирует вокруг себя известные мотивы (природа, дружба, достопримечательности), вторая связана с проблемами новейшего времени: крах СССР; образование новых государств, сопровождавшееся региональными межэтническими войнами; проблемы национализма; поиск нового лица, то есть выстраивание новой национальной идентичности; пересмотр совместного прошлого.

2.1. Гласность, или Занавес сдернут: осколки национализма

– Со всеми православными странами соримся <…> теперь угрожаем войной грузинам. Кто остался? Одни греки! Если еще с ними начнем цапаться – конец православию.

Александр Потемкин. Человек отменяется (2008. С. 381)

За советской идеологемой дружба народов скрывался клубок неразрешенных за советский период национальных вопросов, которые привлекали к себе многих исследователей «советской империи». О национальной политике и определении СССР как особой империи писали и на Западе, и в России[16]. Андреас Каппелер[17], рассматривая Российскую империю, а затем и СССР как наследника империи в рамках единого поля – «советской полиэтнической империи», обратил внимание на то, что национальный вопрос интерпретировался односторонне. История России зачастую неверно воспринималась западными учеными как национальная история только русских[18]. На другие народы обратил внимание Терри Мартин (Terry Martin). Сфокусировав внимание на сталинском периоде, точнее на анализе действий/мероприятий центральной власти по поддержке и развитию культур национальных меньшинств, он доказал то, что идет вразрез распространившемуся и культивируемому мнению, особенно в постсоветский период: тезис о подавлении малых народов со стороны «титульной» нации является не совсем верным, и это наглядно видно при анализе политики 1920–1930-х годов:

Советская политика была оригинальной в том отношении, что она поддерживала проявление национальных форм меньшинств в ущерб титульным нациям. Она решительно отвергла модель национального государства, заменив ее множеством национальных по типу республик (Martin, 2000. P. 75).

Хотя утверждению о самопожертвовании русских противостоят более поздние картины подавления национализма, например в той же Грузии в 1924, 1956, 1978 и 1989 годах.