Индейцы быстро уступили на плантациях место привозным рабам, и со второй половины XVI в. в испанских заатлантических владениях установился на 300 лет весьма прочный плантационный быт. Хозяйство на плантациях было установлено так. Владелец поместья, плантатор, жил в доме, обыкновенно очень обширном, с многочисленными службами и пристройками. Плантаторы средней руки жили с большой роскошью по сравнению даже с очень зажиточными горожанами. В колониях была в ходу поговорка, выражавшая мысль, что бедный плантатор живет лучше богатого горожанина. Обилие негритянской дворни избавляло семью плантатора от какого бы то ки было труда. Плантации приносили большие доходы: годовой доход в 25 % на вложенный капитал считался, например, на плантациях Антильских островов далеко не редкостью. Рабы стоили недешево, но считалось, что молодой здоровый негр в 3–4 года полностью отрабатывает сумму, которую хозяин за него уплатил. В XVIII в. иногда считали даже, что для этого результата достаточно двух лет. На сахарных, хлопковых, рисовых плантациях число рабов колебалось от 150 до 500. На кофейных плантациях бывало несравненно меньше рабов, они считались десятками, а иногда и единицами.
Рабы жили на некоторых плантациях в особых казармах, на ночь запиравшихся, на других плантациях — в хижинах по одной-две семьи в каждой. При таких хижинах иногда позволялось заводить огород и держать птицу. Пища обыкновенно выдавалась хозяином в довольно скудных размерах, иногда негру предоставлялось право получать пропитание из собственного огорода и курятника — там, где ему разрешалось их иметь. Обращение с рабами было очень жестокое, хотя в общем не хуже, чем в английских или французских колониях, — и лучше, чем на голландских плантациях на островах Индонезии. Над каждыми 30–40—50 неграми был приставлен для наблюдения за работой особый младший надсмотрщик, часто из негров-рабов, а над всей массой негров — старший надсмотрщик, непременно белый. Младшие имели право сечь раба за лень или упущения, причем число ударов ограничивалось, у старшего надсмотрщика эта власть ничем не ограничивалась; на рабов их господа смотрели как на племенной скот, и за недостаточную многодетность супругов наказывали, а иногда, разводили. Продавать раба на сторону можно было в одиночку, так же, как его жену и детей. За бегство с плантаций полагалось, кроме жестокого бичевания, часто также членовредительство — выкалывание глаз, отсечение одной ноги или одной руки. Работа длилась обыкновенно от восхода солнца до заката, иногда и до поздней ночи.
В испанских колониях, кроме плантаторов, надсмотрщиков и рабов, жило еще многочисленное население, не принадлежавшее ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Это были белые колонисты, переселенцы из Испании, которые, переплыв через Атлантический океан, нашли себе заработки выше тех, на которые они могли рассчитывать у себя на родине, но не выбились ни в богатые купцы, ни в плантаторы. Это были, во-первых, ремесленники, жившие отчасти в городах, отчасти где-либо на усадьбе плантатора и работавшие на округу; к этим белым переселенцам нужно причислить и торговых посредников, маклеров, людей, занимающихся транспортированием кладей, работающих в торговых гаванях в качестве мелких и крупных скупщиков привозимых из Европы товаров, которые потом они развозили по плантациям в качестве странствующих купцов или простых коробейников, и т. д. Есть указания и на предпролетарский элемент в портовых колониальных городах испанской Америки и Вест-Индии. Нужно сказать, что только в XIX в., при новом громадном подъеме производства и усилении рабовладения в испанских колониях число рабов очень сильно росло; вы-рос и спрос на них. А до той поры, в противоположность английским и французским плантационным колониям, расположенным в том же климатическом поясе, общее число свободных белых было в испанских колониях вне всяких сравнений выше числа негров, обращенных в рабство. Вот для примера цифры, касающиеся Кубы, самого громадного из Вест-Индских островов и самого богатого и обильного плантациями из испанских американских владений вообще. Цифры относятся к концу XVIII в. Более ранняя статистика не заслуживает никакого доверия ни в смысле полноты, ни в смысле точности данных.