Политика: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения

Канцлер Бетман-Гольвег чуял опасность, плохо верил генералам, но боялся их и покорялся им. К тому же все руководящие деятели морского ведомства всецело поддерживали генералов и вполне ручались за успех. Громадное влияние в этой агитации имел находившийся тогда уже в отставке, но все еще авторитетный и популярный адмирал Тирпиц, к мнениям которого очень прислушивались все правые и часть умеренных партий.

Тирпиц вел борьбу против канцлера Бетман-Гольвега с самого начала войны. Он, в противоположность канцлеру, считал главным врагом не Россию, но Англию, и стоял за энергичные действия на море, за скорейшее объявление беспощадной подводной войны и т. д. В первой своей стадии эта борьба против канцлера кончилась поражением Тирпица, который 15 марта 1916 г. ушел в отставку и был заменен адмиралом фон Капелле. Но Тирпиц не сложил оружия. Он был и энергичнее, и умнее, и талантливее, и несравненно опытнее в политических интригах, и гораздо богаче связями как в финансовом, так и в политическом мире, чем канцлер. Национал-либералы и консерваторы всецело и центр отчасти стали на сторону Тирпица в этой упорной борьбе.

При этих условиях мало приносили пользы ежедневные тревожные телеграммы умного и дельного германского посла в Вашингтоне, графа Бернсторфа, который твердил упорно, что объявление беспощадной подводной войны «автоматически» повлечет за собой вступление Америки в войну. Тщетны были и предупреждения другого недюжинного дипломата, американского посла в Берлине Джемса Джерарда.

А Джерард много видел и много понимал. Так, например, этот посторонний, но очень проницательный наблюдатель еще задолго до революции предвидел, что в социал-демократии произойдет раскол и что лидерство Шейдемана будет опорочено, его поведение будет признано слишком подобострастным, а он сам — слишком легко подчинившимся правительству. Джерард уже после свидания и разговора своего с Карлом Либкнехтом (в августе 1914 г.) предугадывал будущую роль Либкнехта, о мужестве которого он вообще отзывается с восхищением. Джерард в качестве только посла не имел своей «собственной» политики (как имел ее, например, Извольский в Париже), он был исправным, дельным, умным и покорным исполнителем волн Вильсона. Он утверждает, что лично он разрыва с Германией не хотел. Нечего и говорить, что личные симпатии Джерарда никакой роли не могли бы играть с того момента, как высказался бы Вильсон. Но Вильсон еще не высказался, и Джерард решился на одно публичное выступление, которое против его воли (как он утверждает) несколько ускорило катастрофу.

6 января 1917 г. Американская ассоциация торговли и промышленности в Берлине дала обед послу Соединенных Штатов Дже-рарду. На банкете присутствовали: статс-секретарь иностранных дел Циммерман, Гельферих (министр внутренних дел), Зольф (министр колоний) и другие представители германского правительства. На банкете говорились речи о традиционной дружбе Америки и Германии и т. п. Джерард будто бы думал (так он пишет) своими любезными речами предотвратить объявление беспощадной войны, немцы же решили, что если, зная об их намерениях, Джерард говорит такие ласковые слова, то, значит, этим он наперед разрешает от имени Вильсона объявление подводной воины. И с тем роковым, слепым оптимизмом, который все время их губил в годину великой войны, Вильгельм и военные круги отныне совсем перестали считаться с тревожными телеграммами, которые одну за другой слал в Берлин германский посол в Вашингтоне Бернсторф. Напрасно и сам Джерард поспешил через несколько дней заявить, что есть пределы миролюбию Вильсона и что серьезную опасность для мира между двумя державами может представить именно беспощадная подводная борьба. Все эти оговорки и поправки уже впечатления не производили. Приверженцы беспощадной подводной войны с ликованием говорили о «банкете Джерарда». Еще колебавшийся до тех пор Вильгельм, наконец, решился окончательно. 9 января 1917 г. в замке Плесе император утвердил постановление о начале подводной войны. Но это оставалось еще некоторое время в тайне.

31 января 1917 г. Джерард был приглашен в министерство иностранных дел, и Циммерман передал ему ноту, объявлявшую о беспощадной подводной войне с 1 февраля (т. е. с 12 часов ночи того же 31 января). Джерард молчал. Тогда Циммерман стал говорить, что для Германии эта мера — единственный выход, и прибавил: «Дайте нам только два месяца вести этого рода войну, и в три месяца мы заключим мир».

Тотчас же нота была по телеграфу переслана Вильсону. Но одновременно нота уже летела по всем проволокам и кабелям телеграфных агентств: приверженцы объявления подводной воины боялись, что Бетман-Гольвег еще может в последний момент опомниться. Но они напрасно боялись: Бетман-Гольвег теперь уже был уверен, что «Вильсон был выбран в президенты на мирной платформе и что поэтому ничего теперь не случится». Последние слабые голоса, предостерегавшие от зиявшей пропасти, смолкли. Вечером 31 января телеграмма уже была в Вашингтоне.