Мы намерены: a) называть смысловое содержание социального отношения порядком лишь тогда, когда действование (в среднем или приблизительно) ориентировано на явные максимы. Мы намерены: b) говорить о значимости этого порядка лишь тогда, когда фактическая ориентация на эти максимы происходит по меньшей мере так же и (т. е. в практически важной степени) потому, что они рассматриваются как нечто значимое для действования, т. е. обязательное или образцовое. Фактически, конечно, участники отношения ориентируют свое действование на некий порядок, исходя из самых разных мотивов. Однако то обстоятельство, что, наряду с другими мотивами, по меньшей мере для части действующих порядок представляется также и образцовым или обязательным, т. е. долженствующим быть значимым, конечно, повышает шансы, причем зачастую весьма заметно, что действование будет ориентировано на этот порядок. Порядок, которого придерживаются, только исходя из целерациональных мотивов, в общем, гораздо более лабилен, чем ориентация, основанная исключительно на обыкновении, на привычности поведения (наиболее часто встречающийся тип внутренней установки [Haltung]). Но он еще более, несравненно более лабилен, чем порядок, обусловленный престижем образцовости и обязательности, который мы будем называть легитимностью. Границы между сугубо традиционной или сугубо целерационально мотивированной ориентацией на некоторый порядок и верой в его легитимность в реальности, конечно, очень размыты.
Ориентироваться на значимость порядка в своих действиях можно, не только следуя его (понимаемому усредненным образом) смыслу. Даже если обходят или нарушают его (понимаемый усредненным образом) смысл, то все равно будет оказывать свое влияние шанс на то, что в некоторой мере его значимость (как обязательной нормы) сохранится. Прежде всего чисто целерационально. Вор скрывает свои действия и тем самым ориентируется на значимость законов уголовного права. Значимость порядка для определенного круга людей находит свое выражение как раз в том, что вор вынужден скрывать свое прегрешение. Но даже если отвлечься от этого предельного случая, зачастую нарушение порядка не выходит за границы более или менее многочисленных частных прегрешений, или же нарушители более или менее добросовестно [заблуждаясь] пытаются выдать свои поступки за легитимные. Или же фактически сосуществуют различные трактовки смысла порядка, каждый из которых оказывается – для социологии – фактически значимым в том объеме, в каком он определяет фактическое поведение. Социологу отнюдь не трудно признать, что для одного и того же круга людей значимы различные, противоречащие друг другу порядки. Ибо даже индивид может ориентироваться в своих действиях на противоречащие друг другу порядки. Причем не только последовательно, как это обычно случается, но и в рамках одного и того же действия. Кто идет на дуэль, тот ориентируется в своих действиях на кодекс чести, но если он при этом скрывает свои действия или же, напротив, предстает перед судом, то ориентируется уже на Уголовный кодекс. Конечно, если порядок в том его смысле, которому, в среднем, верят, как правило обходят или нарушают, тогда этот порядок значим еще лишь ограниченно или не значим уже совершенно. Итак, в социологии, в отличие от юриспруденции, если иметь в виду ту цель, которую ставит себе эта последняя, значимость и не-значимость не представляют собой абсолютной альтернативы. Между ними, как мы уже отметили выше, есть плавные переходы, противоречащие друг другу порядки могут быть значимы одновременно, но только каждый из них тогда значим лишь настолько, насколько существует шанс, что действование фактически [будет] ориентировано именно на него.